палату сквозь шторы, полдень следующего дня. Чувствовала я себя хорошо, только голова немного побаливала. Было приятно лежать на чистой простыне, еще немного пахнущей стиральным порошком, и ни о чем не думая смотреть в потолок. Интересно, какой сегодня день? Наверное, суббота. Дни недели перемешались, утратив смысл. А еще недавно наступление пятницы казалось таким важным — в этот день должны были выдать остаток зарплаты за июль.

— Эй, соня, вставать собираешься?

Это был голос Глеба. Я улыбнулась.

— Я не сплю, заходи!

Глеб Николаевич зашел в палату, аккуратно прикрыв за собой дверь. Сегодня на нем были простой черный свитер и серо-коричневые брюки с накладными карманами, вроде тактических. Одной рукой он сжимал под мышкой знакомый ноутбук, в другой держал картонный стаканчик.

— Опять ноут не работает?

— Нет, все в порядке. Я хотел поговорить о другом. Ты как себя чувствуешь?

— Хорошо, — я приподнялась, подложив под спину подушку. Глеб подтянул за подлокотник стоявшее в углу кресло и сел, разложив на коленях ноутбук.

— Держи, это куриный бульон. Пей до дна. — Он протянул стаканчик и поднял крышку ноута, развернув его так, чтобы на экран не падал свет от окна. — Тебе хорошо видно?

— Подвинь еще немного. Вот так, ага. — Теплый картон приятно согревал руки. Я сделала первый глоток. Вкусно, хотя лучше бы это был кофе со сладким сиропом.

С экрана на меня смотрел незнакомый мужик — лет пятидесяти-шестидесяти, с большими залысинами и сильно скошенным подбородком. Глазки у него были маленькими и цепкими, а приподнятые уголки рта придавали лицу непередаваемо гнусное выражение.

— Видела его когда-нибудь? — Глеб щелкнул мышкой и открыл следующую фотографию. Тот же мужик стоял вполоборота, с прижатым к уху черным айфоном.

Я помотала головой.

— Нет, не знаю такого. А должна?

— Это Борис Прилепченко, он в восьмидесятых был директором вашего «Нижне-Волчанского завода». Когда началась перестройка, быстро сообразил, куда ветер дует, и сумел его приватизировать. И ладно бы что-то дельное начал производить. Так всех сократил, распродал оборудование и сдал цеха в аренду. Там потом шесть лет спортивные костюмы шили. Это на заводе, где при союзе делали микроскопы на экспорт. В конце девяностых Прилепченко права на завод потерял. Что было дальше, знаешь?

— Знаю, читала в газете. — Я наклонилась поближе к ноутбуку, вглядываясь в крысиные глазки бывшего директора. — Новый владелец мухлевал с налогами, его хотели арестовать, он сбежал за границу. Но перед этим успел продать завод тебе, только сделку объявили недействительной.

— Правильно. Теперь Прилепченко строит из себя жертву беспредела, хотя сам получил завод, можно сказать, путем того же рейдерского захвата, только не у частного лица, а у государства. Сейчас завод обеспечивает треть рабочих мест в твоем городе. Если он достанется Прилепченко, тот снова все развалит, и город захлестнет волна безработицы и нищеты.

— А если достанется тебе, то наступит в Нижне-Волчанске Золотой Век и общее благорастворение? — хмыкнула я. Глеб как-то не походил на прекраснодушного мецената, готового на свои деньги высаживать яблоневые сады и строить театры оперы и балета.

Но он ответил серьезно, проигнорировав насмешку.

— Да, именно так. Я планирую открыть производство ночных прицелов и тепловизоров. У меня обширная сеть знакомств в этой сфере, рынок сбыта обеспечен. Нижне-Волчанск останется в безусловном выигрыше. А это… — Глеб открыл следующую вкладку. — Тамраз Агазатян, тоже мой конкурент. Как выяснилось, в свое время он инвестировал в завод крупную сумму, а наш беглый олигарх его кинул.

Тамраз Агазатян выглядел поприятней предыдущего претендента — сильно в возрасте, но крепкий. Бритый налысо, с аккуратно подстриженной бородой и черными густыми бровями. Взгляд тяжелый, на лбу две горизонтальных морщины, словно ножом по воску провели. Чем-то он походил на самого Глеба, но не внешне… От лица на фотографии исходили те же волны спокойной силы и… как бы выразиться… контролируемой угрозы.

— Кто-то из них двоих стоит за вчерашним покушением. Скорее всего Прилепченко, Агазатян предпочитает работать со своими земляками. Саша… — Глеб сделал паузу, положил ладонь на мои пальцы и слегка их сдавил. — Ты же умная девочка, видишь, что происходит. Побудь пока здесь, тебе опасно находиться в городе.

Мне нравилось ощущать прикосновение его большой руки с грубой шероховатой кожей. Больше того, мне хотелось податься вперед, уткнуться носом в черный свитер и может быть даже расплакаться, чтобы Глеб гладил меня по голове и шептал: «Не надо, не плачь, я смогу тебя защитить от всего на свете». Но я не могла поверить, что Глеб Николаевич внезапно проникся особым расположением к своей заложнице и теперь переживает за ее судьбу. Был бы он хорошим человеком, мы бы даже не познакомились. Но как же приятно чувствовать его пальцы, бережно поглаживающие мою ладонь…

— Глеб Николаевич, мы три дня как знакомы. Не надо вот этого всего… — Я постаралась убрать из голоса малейший намек на эмоции. Не уверена, что получилось, но руку Глеб убрал. Сжал пальцы в кулак, распрямил, задумчиво побарабанил по крышке ноутбука.

— Тогда давай так. Твоя безопасность в моих интересах. Я поддался слабости, когда велел доставить тебя на базу. Теперь расплачиваюсь. Смотри.

Пальцы пробежались по клавиатуре. В этот раз вместо портретов незнакомцев на экране появилась статья. Фотографии там тоже были, но не людей, а вспаханной колесами земли и разбитого джипа с окровавленным трупом за рулем. Я потянулась к мышке и промотала длинный текст вниз, выхватывая отдельные абзацы. Если вкратце, материал был посвящен аморальному образу жизни Глеба Игнатьева, чей личный шофер вчера сел за руль в состоянии наркотического опьянения, не справился с управлением и разбился насмерть. Статья явно заказная: фактов в ней было мало, а эмоций много. Пафосных восклицаний автор тоже не жалел: «Человека судят по его окружению!» или «Водитель мог не только погибнуть сам, но и врезаться в другую машину. А если бы там ехали дети? Вы хотите, чтобы заезжий капиталист сбивал насмерть ваших родных?». Кто-то явно хотел подпортить репутацию Глеба… Что интересно, про два других трупа не было сказано ни слова.

— А теперь представь, если бы в аварии погибла еще и несовершеннолетняя жительница Нижне-Волчанска.

Я присвистнула. Да уж, поднялся бы ор выше гор. А суд, увы, иногда поддается влиянию общественности. Особенно суд в лице Бронислава Иннокентьевича, которым даже Стас вертел, как хотел.

— У Кости и правда в анализах нашли наркотики?

— Нет, конечно, но кого это теперь волнует. — Глеб хлопнул крышкой, выключая ноутбук.

— От чего он умер?

— От острой сердечной недостаточности, вызванной приемом… Блин, забыл название. Есть одно лекарство, его дают старикам-сердечникам. Если принять большую дозу