– И что же, вы считаете, что я задушила Тимофея Поднебесного? Вот этими вот руками? – сказала я, продемонстрировав свои верхние конечности.

– Откуда вы знаете, что Поднебесного задушили? – следователь поднял на меня тяжелый взгляд. Так тяжело на меня давненько никто не смотрел. И вообще – не припомню: смотрел ли кто-нибудь когда-нибудь так тяжело.

Наташа тоже посмотрела на меня. И тоже как-то мрачно.

А я старалась не думать о плохом. А что мне еще оставалось делать?!

Вспомнила почему-то, как вчера меня гладил по голове Василий. При моих словах о правосудии и справедливости. Да, я в них верю!

Подписка о невыезде.

Я подписала.

– Я очень вам, советую, Ольга Алексеевна, являться на допрос по первому требованию, – сказал следователь и посмотрел на меня, как солдат на вошь.

Наташа подвезла меня до дома. По дороге говорила, что держалась я хорошо – в принципе, ничего лишнего не говорила – почти. В общем, успокаивала как могла.

– Наташа, как же я теперь буду отслеживать квартиры? – спросила я.

– Даже не думай об этом. В тюрьму захотела? Дома сиди!

– У тебя хоть помощник адвоката есть? Теперь?

– Я решу этот вопрос.

– Мне Славик все рассказал, – я посмотрела на сосредоточенно ведущую машину Наташу, – про тех, кто был прописан на Остоженке.

– Получила инфу? Забудь!

– Но ты же не боишься…

– Почему? Боюсь. Но я – адвокат. Риск – часть моей профессиональной деятельности. Тебе совершенно не обязательно рисковать. Мало тебе обвинения в убийстве?

– Много.

– Вот и остановись.

– Как считаешь – это обвинение – случайность? То, что меня вызвали на допрос именно после того, как Славик рассказал мне об этих людях?

– Не знаю, – сказала Наташа помолчав.

– Зайдешь?

– Нет, кот один дома.

– У тебя только кот?

– Сын вырос. Живет отдельно.

– А муж?

– У меня их три было. Теперь вот только кот.

– Куда они делись, мужья?

– Кто куда. Не умею я мужиков выбирать. И любовь перестает идти, как дождик, – вдруг.

– Такая роскошная, красивая, а главное – умная женщина, и с котом?

– От ума – не зависит.

– От чего тогда?

– Не знаю. От судьбы, наверное.

– С ней бороться бесполезно.

– Бесполезно, да.

Я решила ничего не рассказывать Антону. В конце концов, это мое личное дело – то, что я теперь подозреваемая. Не касается его. Но Наташа настаивала, что рассказать надо.

– Тут есть один нюанс, – сказала я, – мне тогда придется рассказать, что это меня Ирка Осокина попросила по квартирам пройтись. А Ирку похитили…

– Это была афера с самого начала, – уточнила Наташа.

Догадывается? Неважно. Не буду развивать эту тему. Наташа и не спрашивает. Как опытный адвокат.

– Хорошо, – сказала Наташа, – давай скажем, что я тебя попросила выйти на связь с владельцами квартир. В конце концов, это правда. Ирина – передаточное звено.

Я повеселела несказанно. Правду говорить легко. А я и так уже завралась по самые уши. А тут – просто скажу правду.

Надо ли говорить, что Антон не обрадовался ни мне, ни сопровождающему меня лицу? Молча выслушал объяснение адвоката.

– Доигралась, – только и сказал.

Я была так рада, что вырвалась из застенков, что даже не отреагировала на эту его неприветливость. Зато меня обласкала своей любовью собака Мотя. И даже котенок пришел помурлыкать возле меня. Кормил ли его Антон? И вообще – не обижал ли?

Антон не пришел на кухню, где мы с Наташей пили кофе.

Наталья посидела немного и поехала к коту.

Честно говоря, я бы тоже сейчас куда-нибудь уехала. Но ехать было некуда. К тому же мой личный кот – вернее, собака и кошка – были уже при мне.

Я послонялась по квартире. Антон улегся спать в своем кабинете. Я легла в спальне. Ко мне тут же прилезли животные, свернулись запятыми и заснули. Я бы тоже с удовольствием заснула. Но – увы. В книжном магазине когда-то видела на полке книжку стихов «На берегах реки “Увы”». Скользнула взглядом. Почему не купила? Сейчас почитала бы. А вдруг стихи плохие? Но зато образ хороший. Такая широкая, полноводная река Увы. И берега крутые.

– Ну, и что ты теперь собираешься делать? – угрожающе спросил Антон, когда я утром появилась на кухне.

– Не знаю, – честно сказала я, – слушай, давай, наконец, как-то назовем котенка! А то все же нехорошо – у него до сих пор нет имени.

– О чем ты думаешь? О чем ты думаешь? – схватился за голову Антон.

Я не могла сказать Антону, о чем я на самом деле думаю.

Вчера я долго не могла уснуть. Но думала почему-то не о допросе у следователя. А об Антоне. Когда человек любит – он человек. Когда не любит – проявляются совсем незнакомые черты. Куда только деваются доброта и сочувствие, когда человек перестает в тебе нуждаться? Но я ведь тоже Антона уже не люблю. Надо посмотреть правде в глаза. Но разве я такая же – холодная и враждебная? Но, наверное, я Антону такой и кажусь. Это два магических кристалла – любовь и нелюбовь. Когда смотришь через них – все искажается. И нет реальности – только точка зрения любви и точка зрения нелюбви. А равнодушие – ровное состояние души. Не замутненное никакими страстями. Просто ровный, правдивый взгляд. Почему Антон на меня так не смотрит – равнодушно? Неужели за все эти годы нашего совместного житья-бытья накопилось столько злобы?

«…И они жили-поживали и добра наживали…» Не про пожитки речь. Про добрые чувства. Надо признать, что мы с Антоном добра не нажили. Антон во всяком случае…

Я варила кофе, а Антон метал в меня злобные взгляды.

А во мне не было злобы. А если нет – откуда взяться?

– Кофе будешь? – спросила я как ни в чем не бывало.

– Нет.

– Почему? – удивилась я простодушно.

Антон молча заварил себе чай.

– Яичницу сделать?

– Нет.

Антон залил мюсли кипятком.

Во всех сложных ситуациях меня спасает мое чувство юмора и моя незлопамятность. Вот и сейчас мое чувство юмора не выдержало мрачной серьезности мизансцены – улыбка скользнула по моим губам. Но я постаралась ее скрыть.

Антон молча поедал мюсли. Я молча пила кофе. Наконец, преисполненная желанием сгладить напряженное молчание, спросила:

– Как у тебя дела?