Метро – в отличие от городских магистралей – было пустынно в этот час. Наверное, поэтому мне бросился в глаза этот парень в неприметной черной куртке. Он шел за мной, как привязанный. Я специально поменяла два поезда – в обоих вагонах рядом со мной оказывался этот парень.

Мне стало не по себе.

Злодеи уже стали убивать. Причем уже давно стали убивать: труп Маргариты Никандровой – тому свидетель. Возникла мысль о муже Маргариты. А вдруг – это он убил свою жену? С людьми же случается – не зря первым делом мужей подозревают.

Если, предположим, убьют меня – будут подозревать Антона. Найдется ли человек, который ему посочувствует в этот непростой момент его жизни?.. Меня ведь уже не будет рядом. Боже! Какая чертовщина лезет мне в голову! И вообще, хватит думать о муже Марго! Я не буду так глубоко влезать в это дело! Пусть убийства расследуют компетентные органы! А я, я даже не детектив! Я только подруга детектива. И все.

Я вышла на первой попавшейся станции, долго плутала по улицам. Парня в черной куртке вроде больше не видела. Но на встречу со Славиком, конечно, опоздала.

Мне надо было сказать Славику о Леониде. И я сказала. Славик уже знал. Я не стала спрашивать – откуда.

– Ты знаешь, почему Леонид оказался ночью возле Курского вокзала?

– Он сменил меня. Мы дежурили возле дома, где жил человек, который звонил Маргарите Никандровой в день убийства.

– Что за человек?

– Мы даже не были уверены, что это нужный нам человек. Но на него зарегистрирован номер, с которого Маргарите звонили за час до убийства.

Кто еще мог звонить Марго в тот день? Даже у меня два телефона. А у женщины, которая ищет личного счастья из-под живого мужа, их вообще может быть несколько. Телефонов в смысле.

– Вы что-то узнали про него? Кто он?

– У соседей поспрашивали. Проследили за ним вчера до работы. Сотрудник банка. Ничего особенного.

– Видимо, все-таки особенный. Почему именно Леонид пошел следить за ним?

– Я сменился вечером. Поехал спать, – с вызовом сказал Славик.

Спать – так спать.

– Как же ты теперь будешь один?

Славик молчал.

Я поколебалась немного. Но все же решилась:

– Рассказывай, за кем еще следили?

Славик тоже поколебался немного, глядя мне в глаза оценивающе. Но все же отчитался:

– Красавин успел прописать на Остоженке двоих. Их выписали, конечно, тут же, как только квартира вернулась законному владельцу. Но личности имеются. Установлены.

– Как вы их нашли?

– Телефон был зарегистрирован на одного из них. Второго установили путем визуального наблюдения за первым.

– Почему мне адвокат Наталья об этом не сказала?

– Наверное, тоже не хотела, чтобы ты так глубоко в это влезала.

– Подробно рассказывай.

Славик рассказывал, а я ругала себя за то, что не могу остановиться в познании подробностей этой истории. Первые люди за такое любопытство и были изгнаны из рая. А ведь честно предупреждали: не надо яблоко жрать. Я слушала Славика и просто чувствовала на губах вкус того самого райского яблока, которое обернулось адом. А я ведь давала себе слово, что не дам меня втянуть по уши в эту историю. Но после убийства Леонида все мои жалкие потуги остаться в стороне уже не имели никакого смысла. Просто не получится остаться в стороне.

– Есть их фотографии? – спросила я.

Славик нашел фото в своем телефоне. Фото, снятые во время слежки, были крайне нечеткие. Но были и фото с паспортов. С ними тоже дело обстояло не айс. Если уж Ирка смогла улечься в клинику по моему паспорту… Вообще, фото на паспорте – это отдельный жанр изобразительного искусства. Если нужно представить себе, каким человек не может быть – никогда, ни при каких обстоятельствах, – сними его на паспорт. Во-первых, там у всех вид глупый, во-вторых, напряженный и совершенно непохожий.

Ожил мой телефон. Экстрасенс пробивается сквозь эфир и мироздание. Вот совершенно не хочется вступать с сенсом в вербальный контакт. Отправила эсэмэс: «Не могу сейчас разговаривать. Как дела?»

Славик заглядывается на мой дисплей. Прямо шею вывернул. Видимо, тоже прочел ответ: «Я провел обряд воссоздания силы. По древнейшим канонам. Дела ваши должны пойти в гору. Пошли?»

«Да!» – не хотелось расстраивать человека, все же он старался. Сенс разразился множеством жизнеутверждающих смайликов.

Я молчала, думая о том, что только что услышала от Славика.

Славик тоже напряженно что-то обдумывал.

Впрочем, о чем может думать человек, у которого только что убили если не друга – то коллегу?

– Славик, вы следили за мужем Маргариты? Уже после того, как ее убили?

– Нет.

– Почему?

– Не было указаний.

– Ладно, – сказала я, – ты, Славик, иди. Я уже сама доберусь.

Едва я добралась до дома, даже не успела раздеться, как раздался звонок в дверь.

Я могла бы, конечно, сделать вид, что меня нет дома. Но не сделала я такого вида.

На пороге стояли двое. И почему-то сразу было заметно, что они – при исполнении. Было в них некое спокойствие, граничащее со скукой привычной рутины.

– Ольга Алексеевна Звонарева? Проедемте с нами. Необходимо, чтобы вы дали показания.

– Я арестована?

– Нет, что вы, но проедемте. Не забудьте взять с собой паспорт.

– Паспорт? А у меня его украли. Я как раз собиралась ехать в полицию подавать заявление.

Служивые переглянулись.

– Пожалуй, – сказала я, – я позвоню адвокату.

И набрала Наташу. Обрисовала ей ситуацию. Служивые назвали ей адрес, по которому меня сейчас повезут.

Ехали мы по пробкам долго. Я не задавала вопросов. Зачем? Все равно на них мне никто не ответил бы. Старалась думать о хорошем. О том, например, как мы с Антоном поедем следующим летом на море. Но хорошее это разбивалось о плохое. Как я поеду куда-нибудь с Антоном, когда он едва переносит меня, а я его? Разве это будет радостно – ехать куда-нибудь нам вдвоем? Тогда я начала думать просто о море. Поеду одна, буду плескаться, валяться на солнце. Оно будет отражаться бликами в воде. Я буду смотреть на воду – она успокаивает. Я буду греться на солнце – оно будет ласковым.

Ситуация вообще-то была ужасная: меня везут на допрос. Если бы мне кто-нибудь когда-нибудь сказал, что так будет, – я содрогнулась бы. Но странным образом оказавшись внутри этой ужасной ситуации, я не испытывала ничего особенного. Ну, допрос – так допрос. Как сам собою разумеющийся факт моей жизни. Моей сегодняшней жизни. Которая, конечно, еще не кончилась, но продолжает нестись под откос. Моя безрадостная жизнь. И мне даже было не жалко себя. Потому что все, что происходило со мной, – было за дело и поделом. А ведь меня предупреждали умные люди!