– Я вернулась в социум через двадцать лет, – говорила Инга скорее себе, чем мне, – в нем теперь очень много фальшивых людей… Спасибо тебе, Ольга. Ты – человек. Ты все это слушаешь. И даже сочувствуешь мне.

– Когда ты вернешься в Москву, мы будем дружить.

– Да, – эхом отозвалась Инга.

– Инга, надо написать заявление в полицию. Чтобы тебя признали потерпевшей, чтобы злодей ответил за все!

– Злодеи господствуют на свете, – сказала Инга мрачно.

– Так надо с этим бороться!

– Я не буду. У меня нет сил.

– Но ты только напиши заявление, а бороться будут правоохранительные органы!

– А, ты об этом… Нет, я не буду писать никаких заявлений.

– Почему?

– Мне не до этого. Знаешь ли ты, как тяжело пережить предательство? И возможно ли вообще его пережить?..

…Котенок опять сидел на книжной полке, спасаясь неизвестно от кого.

– Антон, – снова попыталась я наладить отношения.

Но безуспешно. Антон молча собрался и ушел.

Я вдруг почувствовала себя абсолютно беспомощной. Можно даже сказать, беспомощность моя встала передо мной во весь свой исполинский рост и злобно, скалясь, смотрела на меня. Глазами Антона. Недоброжелательными глазами Антона.

Но надо все же как-то функционировать. И я набрала секретный Иркин телефон. На этот раз он отозвался.

– Как дела? – безвольно спросила я.

– Все хорошо. Операция прошла успешно.

– Я рада.

– Почему это никак не отражается в твоем голосе?

– Леонида убили сегодня ночью.

– Кого?

– Леонида. В районе Курского вокзала. Что он там мог делать?

– Где?

– Что он там мог делать?

– Он должен был следить за Красавиным. Красавин все время в бильярдной на Марксистской торчит. Но Марксистская далеко от Курского… Или Славик должен был следить за Красавиным? А Леонид должен был следить за тем, кто звонил Марго в день убийства. Я уже запуталась.

– Так распутайся, черт тебя побери!

– Я не могу сейчас, я вся перевязанная, – заплакала Ирка.

– Хорошо. Я это выясню. Давай, приходи в себя. Я у Славика спрошу.

– Откуда ты узнала? Ну, что Леонида убили?

– Я ездила опознавать его труп. Позвонила утром, а трубку взял полицейский. Его же надо похоронить, Леонида. У него родственники есть?

– Жена бывшая.

– Понятно.

Ирка плакала.

– Не плачь, – сказала я, – похороны всегда не вовремя. И смерть.

Я выпила кофе и спустила с книжной полки несчастного безымянного котенка. Мотька тут же закружилась вокруг него, радостно поскуливая. Я поймала себя на том, что смотрю на них и улыбаюсь. У меня тут человека убили (и уже не одного), а я улыбаюсь. Вот так и меня убьют, а окружающие люди будут продолжать улыбаться. Я живо представила себя лежащей в виде раскинувшего руки трупа. И Антона, Ирку и Кику, склонившихся надо мной и улыбающихся.

«В конце концов, – подумала я, – все когда-нибудь кончается. Эта история кончится тоже. Должна кончиться!»

Когда позвонил Костя, я уже знала, что он мне скажет. Вчера я переслала Косте фото Тимофея.

– Где нашли? – только и спросила я.

– В лесополосе. Недалеко от Шереметьева. Без документов. Опознали по приметам. Был задушен.

– Значит, встречали прямо в аэропорту. Когда?

– Вчера. Не связывалась бы ты…

Вчера. А позавчера я начала искать Тимофея и поехала в его квартиру. Да «после» – не значит «вследствие». Конечно, конечно…

– Поздно, Костя, я уже связалась, – сказала я уныло, но бодро добавила: – однако надеюсь на твою помощь. Кроме тебя мне некому помочь, ты же знаешь.

– Камера в подъезде в тот день не работала.

– Было бы странно, если бы работала. А камеры вокруг? Есть же еще какие-то камеры?

– Наверняка есть, но послушай…

– Костя, сегодня ночью убили Леонида Барабаша, сотрудника сыскного агентства Ирины Осокиной. Костя, в этом деле уже три трупа. Четыре, если считать смерть алкоголика Закопяты. Как-то долго чухаются наши правоохранительные органы, ты не находишь? Причина смерти Маргариты Никандровой?

– Отравление.

– Что?

– Отравление.

– Костя, пожалуйста, выясни про камеры вокруг. Своими ногами Никандрова пришла в квартиру? Выясни, если ты мне друг! И вообще, когда кого-то убивают – первым делом подозревают мужа. Или жену. А не Ирку какую-то Осокину.

– До связи, – обиженно сказал Костя и отключился.

Вчера еще мы долго сидели с Василием, и он тоже отговаривал меня заниматься этим расследованием. Хорошо им всем меня отговаривать. В их устах это звучит очень просто: не занимайся этим, не влезай. Но к реальности все этим увещевания не имеют никакого отношения. Надеюсь, мужики это поняли. А может, и нет. Но я постаралась все же донести до них мысль: поздно не влезать, невозможно не влезать. Даже уже и опасно выйти из игры. Если выйду – злоумышленники еще чего доброго решат, что я до чего-то докопалась. И устранят меня, как опасного свидетеля. А я не докопалась! Вообще ничего не понимаю! Так зачем же меня устранять? Абсолютно бесполезное это занятие – устранять меня, пребывающую в полном неведении.

Василий выяснил, что по первому своему делу Синицын отбывал наказание вместе с Борей Крахмалом.

– Но тебе это ни о чем не говорит. Боря Крахмал тоже уже откинулся, вернулся в Москву.

– …И?

– Вряд ли не у дел, – сказал Василий, – но если они взяли твоего Синицына в свою компанию – дело у твоей Осокиной – не очень хорошее. Тухлое даже, можно сказать, дело. Я труп имею в виду. Не отмоется.

– А я верю в правосудие! – возвестила я. – И в справедливость!

Василий печально посмотрел на меня и погладил по голове.

Мне надо было ехать по пятому адресу. Но я не поехала! Я решила встретиться со Славиком, прижать его к стенке и выпытать у него все подробности. А именно: за кем они с Леонидом следили в последнее время. Не чахнуть же в невеселых мыслях дома? Поехала на метро. Вспоминала вчерашний разговор с Василием и все больше и больше понимала, что он прав. Впрочем, это было несложно. На фоне моей тотальной неправоты и легкомысленного влезания в эту запутанную ситуацию – прав был бы даже ребенок, внявший советам родителей не совать два пальца в розетку с током.

Но поздно уже переживать. В конце концов, я ни за кем не слежу. Я просто предупреждаю людей об опасности. И все. Главное – остановиться на этом!

А тут еще Антон! Со своей неуместной ревностью! С его какой-то жесткой недоброжелательностью по отношению ко мне. Разве я этого заслуживаю? Хотя, если, конечно, посмотреть на мое поведение со стороны… Но Антон ведь не со стороны. А ведет себя, как чужой человек. Может быть, рассказать все же ему правду? Открыть глаза на действительность? Я даже прокрутила в уме свой спич. Но как-то все нелепо выходило, как-то глупо и надуманно. К тому же нельзя раскрывать местонахождение Ирки – теперь я полностью осознала, что ей грозит реальная опасность. И чем меньше людей знает, где Осокина находится, – тем лучше.