Многие из тех, что открывали, на вопрос о родных и знакомых Воронкова только пожимали плечами, ссылаясь на то, что Геннадий Осипович был человеком замкнутым и необщительным. Пригорюнившаяся Любава почти спустилась с лестницы, когда заметила, как в дверь подъезда, кряхтя и утирая пот со лба, вкатывает тележку старая женщина.

– Ой, давайте я вам помогу, – кинулась к ней отзывчивая девушка.

– Да, что ты, доченька, – запротестовала старушка, – она тяжелая.

– А как же вы… – растерялась Залеская.

– Так я привычная, – отозвалась та.

– Тогда давайте вместе, – предложила Любава.

– Давай, – неожиданно согласилась женщина. – Тебя как зовут? – спросила она Залескую.

– Любава.

– А я Мария Петровна, можно просто тетя Маша.

Залеская кивнула, усердно вкатывая с одной ступени на другую и впрямь неподъемную тележку.

– Ты, дочка, к кому-то в гости приходила? – тем временем допрашивала ее Мария Петровна.

– Не совсем, – вздохнула Любава, останавливаясь и переводя дыхание, – а что у вас там, если не секрет? – кивнула она на тележку.

– Да какой же секрет? Стройматериалы.

– Стройматериалы? – совсем растерялась Любава.

– Ну да, придет ко мне знакомая малярша ремонт делать. Составила список, чего надо купить. Я и купила.

«О господи, – подумала Залеская, – бедные наши старики».

– Но ты мне, дочка, так и не сказала, к кому приходила-то. Я тебя тут ни разу раньше не видела.

Старший лейтенант догадалась, что Мария Петровна, выспрашивая ее, проявляет бдительность. Что значит советская закалка. Она невольно улыбнулась. Но тут же стала серьезной и ответила:

– Я из полиции.

– А удостоверение у тебя есть?

– А как же, – улыбнулась Любава и протянула Марии Петровне документ.

Та, подперев тележку для верности бедром, достала из кармана очки и, изучив удостоверение, вернула его Любаве.

– Ты из-за Гены Воронкова? – спросила она со вздохом.

– Из-за него.

– Тогда пошли ко мне, я его соседка, никто тут, – она кивнула на стены подъезда, – Генку лучше меня не знал.

Минут через двадцать они, натужно пыхтя, обливаясь потом и останавливаясь на каждой площадке, вкатили тележку на четвертый этаж.

– Подержи, – сказала Мария Петровна, снова подпирая тележку бедром, достала ключи и открыла дверь своей квартиры.

Они вдвоем перетащили тележку через порог и вкатили в коридор.

– Тут кидай, – распорядилась хозяйка, и Любава с радостью приперла тележку к стене коридора.

– Что бы я без тебя делала, – улыбнулась Мария Петровна, глядя на взопревшую Любаву.

– Ой, и не знаю, – отозвалась та и спросила: – А дети у вас есть?

– А как же, – гордо ответила хозяйка, – два сына.

– Чего же они вам не привезли все это? – Залеская пнула тележку, представляя, что это мягкие места сыночков Марии Петровны.

– Так они ж работают, – отозвалась та беззаботно, – а я дома, вот и решила, чего их тревожить, сама справлюсь.

И тут же проговорила:

– Ты иди, дочка, умойся, вон за той дверью у меня ванная. Нет, давай я первая, а пока ты моешься, я чай поставлю.

Еще не совсем отдышавшаяся Любава согласно кивнула. Вскоре они уже пили чай на кухне Марии Петровны с вкусными пирожками с картошкой и луком, которые хозяйка наскоро разогрела в духовке.

– Вчера пекла, – проговорила она, виновато глянув на гостью.

– Вкусно, – похвалила Любава, вонзая крепкие молодые зубы в первый пирожок.

– Ты сама-то местная? – спросила Мария Петровна.

– Нет, я с Украины, из Полтавы.

– А как же тебя сюда занесло?

– Так вышло, – пожала плечами Любава. Она вовсе не собиралась рассказывать постороннему человеку, что по молодости лет влюбилась безоглядно в москвича, приехала к нему, а он и не думал ее встречать. И как случайный прохожий, оказавшийся оперативником Ринатом Ахметовым, уговорил ее ехать с ним в этот город, как помог ей с работой. Да и жила она первое время в семье Рината. И что теперь сам Ринат, его жена Гузель и их дочка Гуля ей как родные. Да что там как. Они и есть ей родные, близкие люди на всю жизнь. Выпив две чашки чая и съев три пирожка, Любава заставила себя оторваться от вкусной еды. Пора перейти к делу, да и о фигуре не грех подумать…

– Спасибо, Мария Петровна, очень вкусно вы печете, и чай у вас изумительный.

– Я в него душицу и зверобой добавляю, а иногда и лист вишневый.

– Рецепт дадите? – улыбнулась Любава.

– Отчего же не дать, – отозвалась Мария Петровна, – я тебе и заварки с собой отсыплю.

– Вот спасибо, ребята обрадуются.

– У тебя детки есть?

– Нет, я не замужем.

– Они и у тех, кто не замужем, бывают, – хитро прищурилась хозяйка, – а что за ребятки-то у тебя?

– Так оперативники, работаем вместе и как одна семья.

– А, это хорошо.

– Мария Петровна, расскажите мне, пожалуйста, о Геннадии Осиповиче Воронкове.

– О Гене-то и рассказывать нечего, – вздохнула женщина, – он был человек тихий, замкнутый, про таких говорят – вещь в себе.

– А вы его давно знали?

– С детства. Знала я и родителей Гены, царство им небесное, хорошие были люди. Хотели еще детей, но бог не дал. Так что Гена был их единственным ребенком.

– То есть Воронков был человеком с детства необщительным? Правильно я вас поняла?

Мария Петровна кивнула.

– Но в то же время Гена всегда откликался на просьбы и был готов прийти на помощь без лишних слов.

– А почему вы не обратились относительно ремонта к Воронкову?

– Во-первых, потому, что Гена не маляр, а во-вторых, он бы с меня денег ни в жизнь не взял.

– Это плохо? – спросила Любава.

– С какой стороны посмотреть, – усмехнулась Мария Петровна.

И Залеская поняла, что пенсионерка не хотела нагружать соседа своими проблемами бесплатно. Ей, человеку старой закалки, совесть и гордость не позволяли пользоваться трудом другого человека бесплатно. Или как сейчас любят выражаться – на халяву.

– Мария Петровна, а у Воронкова совсем не было друзей?

Женщина задумалась:

– Друзей как таковых у него не было, пиво по вечерам он ни с кем не пил. На чай ко мне время от времени заходил и всегда с собой что-то приносил, то коробку конфет, то тортик, то печенья какие-нибудь замысловатые.