– Все фотопортреты писателей, которые я сделала, – с гордостью сказала она, – были последними. Вот мой фотопортрет Корнея Ивановича Чуковского в Переделкине. Вот – Валентина Берестова. Вот Юрия Коваля… – перечисляла Яско Танака ушедших в иной мир литераторов, нацеливая на меня объектив.

– А давайте лучше все вместе сфотографируемся? – поспешно предложил Лёня.

Он выставил на треножнике свой фотоаппарат с автоматической съемкой, нажал на кнопку и сломя голову бросился к нам с Яско-сан, Юзо-саном и Томоко, только и успев до вспышки с благодарностью обнять этих нетипичных радушных японцев.

На железнодорожном вокзале города Кобэ нас встретила улыбчивая Саори со своим папой – почтенным Нобумаса-саном. Дело было поздним вечером, город утопал в огнях, поэтому в черном небе звезд не видно, а мерцающие голубые точки в вышине, которые я приняла за незнакомое мне восточное созвездие, оказались крошечным селением, затерянным в горах.

В правом окошке автомобиля простиралось точно такое же бескрайнее и черное пространство, как небо Кобэ, с медленно плывущими редкими огнями.

Я сразу почуяла – океан! И стала проситься хотя бы приблизиться, хотя бы стопы омочить, окунуть руки, омыть его водами лицо… Чем страшно удивила Саори и Нобумаса-сана. Поскольку в Японии океан – это вообще ничего особенного. Примерно, как у нас колхозное поле, засеянное свеклой. Там ходит туда-сюда грузовой и рыболовецкий флот, замусоренная грязная вода в нефтяных разводах, промышленное портовое побережье.

Видимо, японцы любуются миром избирательно, в строгом соответствии с обычаями отцов. Может даже, они не слишком-то обращают внимание на рассветы и солнечные закаты. Зато ночи напролет готовы любоваться луной!

Нередко ночами встречаешь толпы людей, которые стоят, закинув головы и окаменев: какое-то буйство любования луной, неистовство, необузданность… У них даже есть этому процессу особое название: «цукими».

Ей-богу, такое может твориться только в Японии. Во всех других странах все-таки скромнее – взглянул и опустил глаза. Я, например, не сторонник вот так вот таращиться на луну. Это слишком серьезное космическое тело, чтобы на него подолгу и беззастенчиво смотреть, могут быть непредсказуемые последствия, особенно в полнолуние. Они же в этом смысле абсолютно свободны и бесстрашны.

А солнце, океан – не предмет для любования, это источник жизнеобеспечения, такие вещи японец разграничивает.

И вот мы подъезжаем к одноэтажному дому, и на крыльцо (что-то такое там было вроде крылечка) выходит маленькая прекрасная женщина с набеленным лицом – Чизуру-сан, мама Саори. Имя «Чизуру» означает «Тысяча журавлей», тысяча птиц счастья, вот кто нас с Лёней встретил той черной ночью и проводил в свой веселый дом с тысячей пар тапочек в прихожей и тысячей зонтиков, торчащих из корзины.

Чизуру-сан – учительница в школе. Кроме того, она владеет тысячелетним мастерством, переданным ей ее мамой: Чизуру шьет древний японский наряд кимоно.

И тут перед нами прямо посреди ночи развернулось представление, на которое мы с Лёней и не рассчитывали, и даже об этом не мечтали: из абсолютно невидимых в доме шкафов и сундуков (японский дом пустынен, но когда надо все появляется, – одежда, утварь, еда, постель…) возникли горки аккуратно сложенных кимоно.

То, что происходило дальше, Лёня наблюдал исключительно в глазок фотоаппарата, потому что каждое движение Чизуру-сан, раскладывающей у себя на коленях одно кимоно за другим, открывало живописнейшие картины – заснеженного сада, осыпающейся с деревьев осенней листвы, розовых лотосов посреди голубого летнего озера…

– Тонкие нити спиралей – это водяные струи глубокого омута, – рассказывала Чизуру. – Перекрещенные параллельные нити – сети рыбака; нежно-розовые пятна – облака на заре… (Значит, я неправа, что японцы равнодушны к рассвету!)

– У нас таким символам нет числа, – говорила Чизуру-сан. – Рисунок на шелк живописец наносит вручную. А в старину в селении Синобу для нанесения рисунка на шелк использовали специальный камень «Со Смятенным Узором». На плоскости камня раскладывали разные травы и цветы, на них расстилали ткань, а сверху прижимали другим камнем. И вот на ткани оставался удивительный узор. А ткань, окрашенная полевыми травами, так и называлась: «ткань Синобу». Слово «синобу» означает еще и «томиться от любви», «приходить в смятение». Поэтому ткань Синобу часто встречается в любовной лирике. Вообще, узор и пространство вокруг узора – это особый язык кимоно. В старину его все понимали. Меня этому научила моя мама.

Я спрашиваю Саори:

– Мама училась у бабушки. А ты – у мамы?

– Нет, – сказала она твердо. – Мое хобби – фигурное катание на мотоцикле и каратэ. По каратэ у меня «черный пояс». А мастерить кимоно – особый нужен характер: терпение, смирение, все в таком духе. Но примерить – пожалуйста!

И пошло-поехало. Надевать кимоно – о! это целая история. Например, начинать надо, братцы, с того, чтобы туго запеленать женщину белоснежной материей, похожей на полотенце, до такого состояния, пока она станет плоской и ровненькой, как дощечка. Затем надевается светлый облегающий легкий халат – «дзюбан», а поверх – точно такого покроя кимоно.

Линии кимоно просты, почти геометричны. Его покрой сложился еще в седьмом веке, и, чуть ли неизменным, дошел до наших дней. Берутся две полы в локоть шириной, длина – в рост человека, но с большим запасом. Сзади эти полотна сшиваются по линии хребта, перекидываются через плечи и сшиваются таким образом, чтобы оставались проймы для рук.

Передние полы называются «маэ мигоро». В месте перегиба на плечах в полотнищах делают надрез для шеи, который обшивается полоской воротника.

Задние полы имеют свое название – «усиро мигоро». Рукав шьется широким, около полутора метра. В нижней пройме рукав умышленно не пришивают. Поэтому под мышкой в жаркую погоду воздух вентилируется и сама собой создается прохлада!

Рукав – «содэ» – служит и рукавом, и карманом. А заодно и средством тайного общения: если рукава подняты к голове – это приглашение на свидание, если разъединены – неизбежна разлука, и так далее, этим символам тоже нет числа.

Запахивается кимоно на правую сторону, ни петелек, ни пуговиц – ничего там нет. Запахнутым его держит пояс «оби» – главное украшение кимоно. Он завязывается на спине выше талии широким бантом.

Японцы говорят, что теперь только бабушка может повязать своей внучке «оби». Хотя есть и другая, довольно заносчивая, пословица: «Женщина, которая не умеет повязать оби, – ничего не умеет». Я же эту мысль сформулировала бы вот так: женщина, которая в состоянии повязать оби, может все! Поскольку это ужасная морока! Повязывая пояс Саори, Чизуру-сан кружила вокруг нее полчаса, то опускаясь на колени, то поднимаясь, ее выразительные руки совершали такие точные, выверенные движения, словно она исполняла какой-то древний ритуальный танец.

Кимоно – очень длинный наряд, одну и ту же вещь может надеть и высоченная дылда (такие уже есть в Японии – акселерация!), и крошечная женщина, просто каждый раз его надо заново подгонять под свой размер. Лишняя длина кимоно забирается и подвязывается лентой, напуск закрепляется второй лентой. Затем подвязывают нижний оби – «сита оби», который тоже скрепляют лентой. После этого несколько раз обматывают талию оби, подкладывая под верхний его край на спине подушечку. А поверх этой подушечки навязывается бант! Спереди под оби подкладывают жесткую картонную пластинку, и напоследок оби скрепляется шнурком «обидзимэ».