– Да? А по-моему, тот, кто до такой степени нуждается в деньгах, уже не свободен…

– У каждого своя оценка свободы, Дина. Не будем об этом спорить. И вообще, я очень устала, помолчим лучше…

Так и ехали дальше – в неуютном молчании. Откуда ему было взяться – уютному-то? И чего она от нее хотела, интересно? Чтобы она в жалобы на свою бедную разнесчастную жизнь кинулась? Да не дождется! Жизнь как жизнь, вполне сносная. Кстати, надо ее попросить, чтобы прямо под матушкиными окнами не останавливалась, не наносила травму старушке. Если уж так стремится себя «от общения оградить».

Вид у Станиславы Васильевны, когда она к ней вошла, был совершенно загадочный. Интересно, к чему бы это? Ах да, понятно. Вон на кухонном столе шкатулка стоит. Сегодня, стало быть, драгоценностями похваляться будем. Что ж, вполне даже безобидное занятие. Как детский стишок – а у нас водопровод, вот!

– Что я сейчас вам покажу, Линочка! Даже и представить себе не можете! Вы, наверное, такой прелести и не видели никогда!

– Да, Станислава Васильевна. Покажите, конечно.

– Вот, посмотрите… Это мне Диночка на мое семидесятилетие подарила…

Маленькая коробочка, трепет пальцев, любовное поглаживание по синему бархату, тихий вдох. На выдохе – торжественное распахивание верхней крышки, взгляд острый и торжествующий, ну точно как у похваляющегося ребенка: вот смотрите, что у меня есть!

– Прелесть, правда? Вам нравится, Линочка?

И – затаилась в ожидании эмоций. Даже в груди что-то пропищало сипло и тоненько. Ну как тут не выдать порцию восторга, не порадовать бедную старушку?

– Да, Станислава Васильевна. Очень красивое колечко! У вашей Дины хороший вкус.

– Колечко?! Что вы говорите, Лина! Это же подвеска, а не колечко! Неужели вы даже не удосужились разглядеть?!

– Простите… Простите, Станислава Васильевна! Я целый день за компьютером, глаза к вечеру ничего толком не видят…

– Но вы хоть разглядели, какой здесь камень? Это же бриллиант! Видите, как сверкает?

– Да. Очень красивый.

– Ну что вы заладили – красивый, красивый… Он же не просто красивый, он самый настоящий, чистой воды! У вас когда-нибудь было что-либо подобное, Линочка?

– Нет, Станислава Васильевна, не было.

– А вот у меня тут еще и колечко есть, и серьги, тоже с бриллиантами… Но я, пожалуй, не буду вам их показывать, раз вы так… А впрочем, чего я еще ожидала? К сожалению, у вас другой менталитет, вы в этом ничего не понимаете.

– Да, Станислава Васильевна, не понимаю.

– Да! У вас вообще уровень другой!

– Другой, Станислава Васильевна. Вы чай будете? Я купила очень хороший зеленый чай…

– Экая вы, Лина… Неженственная. Я с вами о таких вещах говорю, а вы – чай, чай… Даже обидно, право слово. Очень, очень обидно.

– Да чем же я вас обидела, Станислава Васильевна?

– Не знаю. Я почему-то решила, что вам все это на себя примерить захочется, в зеркало посмотреть…

– Нет, не хочется. А зачем?

– Ох, какая же вы! Ну вот представьте себе… Закройте глаза и хотя бы на одну секундочку представьте… Вот выходите вы из своего дома, а в ушах у вас серьги, на пальце – кольцо, на груди – подвеска, и все это – с большими бриллиантами! Представили?

– Ну, допустим… И куда я во всем этом направляюсь?

– Не знаю… Куда вы всегда ходите?

– На работу, например.

– Ну, представьте, что вы идете во всем этом на работу… Идете, и на вас все смотрят… Что вы при этом чувствуете, Лина?

– Да вроде неловкость какую-то, Станислава Васильевна. Я же на работу в автобусе езжу. И как я буду в толпе толкаться, вся бриллиантовая?

– Ну а если представить, что вы не в автобусе едете, а, например, в шикарной машине? Что вы тогда будете чувствовать?

– Хм… Не знаю… А что такое особенное я должна чувствовать, по-вашему?

– Как что? Во-первых, особенность своего положения, отличного от других. Оторванность от толпы, высшего рода отстраненность…

– А, да, да… И еще этот, как его, запамятовала… Флер избранности, вот!

– Да, если хотите! Именно бриллианты все это могут вам дать.

– Хм… Как знаки отличия, что ли? Как ордена и медали?

– Ну, зачем сравнивать? Орденами и медалями в мою бытность награждали женщин в черных промасленных робах и оранжевых жилетках. Теперь другие времена, Лина. Но не к этому я сейчас пытаюсь привести вашу мысль… Что вы еще почувствуете, если будете сидеть в шикарной машине, вся в бриллиантах?

– Ой, не знаю я, Станислава Васильевна. Больше ничего в голову не приходит. И что я еще должна чувствовать?

– А я вам скажу, Лина. Это чувство называется – неосознанное презрение ко всем остальным, кто этого не имеет. Я повторяю – неосознанное. И не верьте тому, кто будет утверждать, что это не так… Презрение появляется исподволь, оно неистребимо, оно сразу входит в состав крови… Оно требует, чтобы его постоянно подкармливали, в конце концов! Женщина, которая начинает носить бриллианты, становится неузнаваемой!

– Но я не поняла… А разве это хорошо, Станислава Васильевна?

– Ну… Я думаю, это лучше, чем пропадать в толпе сыновей и дочерей тех женщин… Тех, из моей бытности, в черных промасленных робах и оранжевых жилетках…

– Простите за вопрос, Станислава Васильевна… А вы сами… не из тех, случайно?

– Да. Я из тех. Вернее, почти из тех. И потому я так остро сейчас чувствую избранность моей дочери. И стало быть, свою тоже.

– Что ж, понятно…

– Вряд ли вам что-то до конца понятно, бедная моя Лина. Вот Диночка, например, прекрасно меня понимает. А вы… Нет, вам меня не понять… Знаете, мне очень скучно с вами, Лина. Слишком уж вы одноклеточная, как инфузория-туфелька. Идите уже домой, хватит на сегодня…

Во как! Надо же, второй вечер подряд старушка ее домой прогоняет! Как бы потом претензию от Дины не получить за укороченные оплаченные часы… А впрочем, это уже не ее проблема. Не будет же она силой свое «туфелькино» общение навязывать! Домой так домой, и слава богу…

Выйдя из подъезда, она с силой повела плечами, стряхивая с себя Станиславины ярлыки. То есть «непонятливую», «простую», «неженственную», «одноклеточную». Ах да, еще про «инфузорию-туфельку» не забыть. Вот же противная старуха! Есть, есть у нее в голосе мерзкий посыл – так и тянет всерьез обидеться. Да только фигу ей. Пусть родная дочка на нее за свое исковерканное детство обижается, а ей – зачем? Встряхнулась и пошла себе на остановку. Вон, и маршрутка как раз подскочила, через сорок минут дома будет. А Павел Сергеевич Жук так и не позвонил…

Все дорогу эта мысль в голове стучала – не позвонил! Не позвонил! Поглядела в окно – вот на том самом месте его в прошлый раз водитель и подобрал… А на тех сиденьях, чуть впереди, они с ним сидели тогда, о двадцати рублях спорили. Даже, казалось, запах его распрекрасного одеколона в маршрутке остался. Хотя и не факт, что это та самая маршрутка и есть… Ну почему, почему он не позвонил?!