Я теперь всегда таскал с собой жевательную резинку, зная, что при встрече Джо обязательно попросит. Вытащил пластинку и посмотрел, как он принялся лихорадочно перемалывать ее зубами. Вроде немного успокоившись, Джо продолжил:

– Иногда мне начинало казаться, что, может, я все-таки когда-нибудь выйду отсюда, когда Несси каждый вечер приносила мне лекарства.

Я уставился на него.

– Несси? – спросил я. Во рту у меня вдруг пересохло. – А она-то какое имеет ко всему этому отношение?

Взгляд, который Джо бросил на меня, был пронизан жалостью.

– Выходит, вы знали Несси, – печально произнес он. – Ну что ж, тогда скажите мне одну вещь, док. Несси действительно похожа на хорошего тюремщика?

Долго думать не пришлось. Я покачал головой. Джо уныло улыбнулся.

– Ну что ж, вы правы. Она такой не была, – произнес он. – Несси знала, что они творят, и это убивало ее изнутри. В то же самое время даже я знал, что они не могут ее уволить, а она не хотела уходить. Только лишь потому, что она была так привязана к этой больнице, я никак не мог упросить ее согласиться все рассказать. То есть до того последнего вечера, когда я ее видел. До того самого, когда она «покончила с собой».

– Уж не хотите ли вы сказать…

– Что ее из-за этого убили? Нет, не хочу. Потому что не могу этого доказать, даже если б и намеревался высказать это вслух. Неважно: если у меня и оставались какие иллюзии насчет того, чтобы выйти отсюда, то они умерли еще до вашего появления здесь.

Психиатрическая часть моего мозга заорала на меня, что все это продукт изоляции Джо, из-за чего идея выхода на свободу стала для него параноидальной, если даже не бредовой. Будь на месте Джо какой-то другой пациент, именно это я и сказал бы себе, и спал бы спокойно. Но его случай уже представлялся мне настолько из ряда вон выходящим, что подобное объяснение не выдерживало никакой критики. Во всем остальном Джо демонстрировал такую ясность мышления, что просто в голове не укладывалось, как за таким благопристойным фасадом может скрываться откровенный бред. А потом, если это и был бред, то как тогда объяснить смерть Несси? Я видел ее совсем незадолго до ее смерти. Да, вид у нее был усталый и немного неуверенный в себе, но до суицидальных настроений там было как до луны. И по-любому, если все-таки допустить, что Джо не параноик, все это простиралось далеко за пределы царства врачебных ошибок или врачебной халатности, превращаясь в серьезный преступный сговор. Меня всерьез пугало то, что могло произойти, если б я попытался вмешаться, но больше всего меня беспокоило, как бы не оказаться в роли сообщника. Время, потраченное мною на Джо, заставляло меня заботиться о его благополучии в той же степени, в какой я заботился о любом другом пациенте, если даже не больше.

Тем не менее казалось совершенно безнадежным думать, что я способен что-либо предпринять, не нарушая закон. Если я обращусь к властям, в полицию или совет по здравоохранению, дело наверняка кончится тем, что в роли обвиняемого окажусь я сам – за голословные заявления, будто тридцатилетняя душевная болезнь стала лишь продуктом некого хитроумного заговора, и всё на основании слов душевнобольного пациента, за спиной у которого целый список получивших телесные повреждения, двинувшихся умом и погибших пациентов и сотрудников больницы, документально зафиксированный в его истории болезни. Если в знак протеста я просто уволюсь, то всего лишь сдам Джо на милость менее щепетильных в моральном отношении людей, чем я сам. А я с абсолютной уверенностью знал, что ни при каких обстоятельствах не стану по доброй воле принимать участия в этом недостойном и бесчеловечном фарсе. Я пошел в медицину, как раз чтобы прекратить нечто подобное! Можно было бы, конечно, продолжить лечение Джо, как любого другого пациента, попытаться проявлять к нему такую же доброту, какую, как полагаю, проявляла к нему Несси, и в общем и целом прикладывать все усилия к тому, чтобы сделать его невольное заключение как можно менее тягостным. Но даже такое пассивное участие вызывало у меня изжогу. Сколько людей уже оправдывали свое участие в жестком обращении с другими «проблемными» пациентами, пациентами вроде моей матери, из одного лишь стремления регулярно получать зарплату и нежелания «раскачивать лодку»?

Вся эта ситуация представлялась откровенно отвратительной, а выбирать мне оставалось лишь из плохого в пользу еще более худшего.

Оставалось только одно. Придется найти какой-то способ и выпустить его отсюда тайно. Если эта попытка провалится, твердил я себе, мне останется лишь надеяться на то, что самое худшее, чем мне смогут за это отплатить, – это просто уволить. Естественно, если они официально выдвинут мне обвинения, путь в медицину для меня будет закрыт навсегда, но если доктор Г. окажется достаточно мстительной, чтобы пойти на такой шаг, можно будет, по крайней мере, принять вызов и попытаться раскрыть всю эту аферу до того, как она добьется своего, тем более что терять мне будет нечего. И да, я знаю, что вы сейчас думаете, учитывая то, что случилось с Несси. Ничуть не исключалась возможность того, что они пойдут на куда более решительные шаги, чтобы заткнуть мне рот, но всегда ведь можно найти способ защитить себя?

А если у меня все получится? Ну что ж, я выпускаю в общество в чем-то и параноика, но исключительно стабильного пациента, и дальше смогу продолжить работу в больнице с чистой совестью, зная, что всем махинациям пришел конец.

Прежде чем хоть что-нибудь предпринять, я посоветовался с Джослин. Если что-то пойдет не так, это отрицательно скажется на всей моей жизни, а значит, рикошетом может задеть и ее. Она долго пытала меня на предмет моей уверенности в том, что Джо не представляет собой никакой опасности. А потом спросила, доверяю ли я сам себе. Я особо и не знал, как ответить, – вопрос меня малость ошарашил. Так что Джослин добавила: «Если ты не доверяешь сам себе, то как можешь полагать, что и другие, будь то твои родители, коллеги или даже я, могут тоже тебе доверять?»

Такие вот дела. Всего через месяц после того, как я получил доступ к пациенту, который, как я был уверен, поможет мне сделать карьеру, едва только я определю его до сих пор не известное науке состояние, я уже готов поставить эту карьеру под угрозу, выпустив его на свободу.

Надо сказать, что организовать побег пациента из психушки, не говоря уже именно об этой, – дело весьма непростое. Камеры наблюдения тут практически на каждом углу, а за теми людьми, у кого имеются ключи от любых закрытых помещений, а уж тем более от палат, присмотр очень строгий. Если я все-таки хочу это сделать и хоть как-то обезопасить себя, все должно произойти якобы случайно.

У моего плана имелись шансы на успех лишь в те часы, когда в больнице оставался только дежурный персонал, так что целыми неделями до того, как предпринять свою попытку, я стал засиживаться на работе допоздна. Это позволило мне более или менее понять, кто именно находится здесь после закрытия, и, что более важно, мое присутствие здесь в эти часы ни у кого уже не вызывало удивления. Тем более что после смерти Несси мне пришлось взять на себя столько дополнительной нагрузки, что так и так приходилось до ночи торчать в больнице.