– Что с Майей? – спросила я. Бедный ребёнок… Её, конечно, любят, поддерживают, но этот встревоженный взгляд не давал мне покоя. Я словно чувствовала неуверенность и боль этой малышки. Хрупкой и сильной одновременно.

– Синдром Гийена-Барре, – вздохнула Оля. – Прогрессирующее аутоиммунное поражение периферической нервной системы.

– Что? – Я что-то слышала, но что именно, вспомнить не получалось. Полинейропатия? Полирадикулит? Восходящий паралич Ландри?

– По-простому, острый, быстро прогрессирующий паралич. Невозможно двинуть конечностями, самостоятельно дышать, глотать, говорить. Поражение сердечно-сосудистой системы, системы пищеварения. Сегодня человек здоров, а завтра парализован.

– Господи…

– Это успешно лечится. Майе ужасно не повезло, острое, тяжёлое течение. В городе скорая приедет, в нужный стационар отвезут, а здесь пока прикатили, пока в город, пока вертолёт…Месяц на искусственной вентиляции лёгких, моторной реакции не было. Прогноз неблагоприятный, в Подмосковье вытянули. Была необходима хорошая реабилитация, а на хорошую цены просто конские. В благотворительных фондах очередь, больных детей море, денег мало. У родителей Майи тем более нет, даже если всё продадут, включая почки. Егор с братом выделили, Кирилл, весь посёлок, кто сколько мог, всё равно не хватало. Знаешь, что Кир придумал? Благотворительные любительские гонки собак от «Звезды Хакасии». Реклама повсеместная, на каждом углу приглашали. Кто сам не может, не умеет, не знает – бегали волонтёры. Приезжали и именитые спортсмены, им с этих гонок – профита ноль, просто поддержать. Набрали нужную сумму. За участие с каждого носа сбор, – пояснила Оля.

Я же сидела абсолютно оглушённая. Странно, неделю назад у меня проскакивало недовольство свитером из прошлогодней коллекции или неудавшимся оттенком волос, а сейчас я находилась в доме человека, организовавшего помощь больному ребёнку. Не потому что у него большой кошелёк, а потому что огромное сердце.

Мы коротали вечера с Киром за разговорами. Очень странно вот так, сидя рядом, разговаривать друг с другом. Никто не утыкался в телефон, ноутбук или телевизор. Не погружался в свои мысли, строя занавес между собой и собеседником, не отделывался дежурными фразами. Мы действительно разговаривали. Своими ушами слышали и слушали, своим ртом произносили фразы.

Начиналось с моих расспросов о ездовом спорте, гонках, упряжках собак. Что-то я подмечала в течение дня, оставляла вопросы на потом, интересовалась вечером, а некоторые вещи мне становились интересны сами по себе, их я в статью вносить не собиралась. Скоро информации наберётся на целую книгу, а не на статью в глянцевом журнале о спорте и спортсменах, переквалифицировавшихся в медиа-лица.

О том, что раньше аборигены запрягали собак в упряжки веерным типом – это позволяло равномерно распределять нагрузку, помогало при передвижении, например, по тонкому льду. Сейчас упряжки редко передвигаются по «целине», на соревнованиях трасса подготовлена, поэтому запрягаются цугом, попарно друг за другом.

О том, что в стае есть лидеры и вожак, и это разные собаки. Общепринятым вожаком у Кира был сибирский хаски по кличке Алтай волчьего окраса с пронзительными светло-голубыми глазами. Ничего умильного в Алтае, в отличие от Антипа, не было. От взгляда пса пробивала дрожь, а когда он завывал, подгоняя или настраивая упряжку на работу, комок страха бухал в низ живота. Ощущая мой страх, Алтай держался подальше, ограничиваясь холодным, оценивающим взглядом. Кир рассказывал, до моего приезда пёс частенько коротал время в доме, рядом с хозяином, а теперь игнорировал свою привилегию, демонстрируя независимый нрав.

Алтай – ровесник Сали. Умный, внимательный, способный принимать быстрые решения пёс. Каюр безоговорочно должен доверять вожаку, а вожак не понимать, а чувствовать каюра.

Лидер упряжки – сильная, быстрая, сообразительная собака. Упряжек у Кира несколько и лидер тоже не единственный. Уже знакомый рыжеватый Илка – прирождённый лидер, несмотря на молодость, Кир уже обкатывает его в этой роли.

О том, что остальные собаки делились на направляющих, на так называемые «колёса», на коренных – самых сильных псов. Рабочие качества хвостатого оценивались с детства. Щенки обучались, контактировали со взрослыми собаками и людьми, занимали своё место в стае. Наваха метил на роль вожака, но пока с этим отлично справлялся Алтай, маламут же ещё слишком молод.

Как много нужно знать, уметь, понимать, насколько кропотливый труд проделывал Кирилл. Неудивительно, что ни на что другое у него не оставалось времени и сил. Он не ездил на курорты, не проводил недели на песочных пляжах под палящим солнцем, попивая холодное пиво, не интересовался новыми тенденциями в мире моды. Скорей всего, он покрутил бы пальцем у виска, услышав стоимость костюма итальянского бренда Китон, и что аутентичный кальвадос стоит предпочесть коньяку из сухих сортов винограда.

Кирилла Сафронова нельзя было назвать человеком малообеспеченным, ездовой спорт – дорогое удовольствие. Просто он тратил средства на то, что требуется ему, чтобы стать счастливым, а не окружению, чтобы казаться в их глазах успешным. Самодостаточность кроется не размере банковского счёта – впервые я отчётливо видела подтверждение этому.

Я рассказывала о своей жизни, не всё. Больше об Италии, которую считала своим домом, и бабушке Зине. Об остальной семье почти не говорила. Почему? Беседа о блистательных, мега-успешных Люблянских не вписывалась в то, что я видела, слышала, ощущала рядом с Киром.

А ещё мысли о семье шли рука об руку с воспоминаниями о Вальдемаре Рихтере . О нём я думать не хотела. Отталкивала поползновения любых, самых мелких, незначительных воспоминаний. Отказывалась впускать в эту свою реальность бывшего. Здесь, среди сибирских снегов и морозов, в доме, пахнущем деревом и сухими травами, ему не место.

Каждый раз, в разговорах, дистанция между нами сокращалась. Всегда исподволь, между делом. Кир никогда не настаивал, не давил, в какой-то момент мы оказывались настолько близко, что ощущали дыхание друг друга, скользили губами, путали пальцы в волосах.

Всё происходящее было сладкой, но всё-таки мукой. Днём поцелуи не могли привести к близости, а вечера, интимный полумрак, потрескивание дров в камине располагали к ней. Кир никогда не настаивал, ждал инициативы от меня.

Единственный раз, забывшись, он опустил меня на спину, придавливая телом. Я потерялась в привычном удовольствии, пока не поняла: не могу, задыхаюсь. Распахнув глаза, я с ужасом смотрела на раскрасневшееся лицо Кира, а видела совсем другого человека. Правильные, безупречные черты лица, твёрдую линию сжатых губ. Холодный, пристальный взгляд, изучающий меня, как лягушку под микроскопом.

Как же я ненавидела себя в этот момент. Если бы не боялась выглядеть ещё более глупо – отхлестала бы себя по щекам. Кир приподнялся, вглядываясь в моё побледневшее лицо, улыбнулся той самой улыбкой, которую я только что могла слопать целиком и полностью, провёл указательным пальцем по моей щеке. Тогда я испугалась ещё сильнее. Испугалась вопросов, на которые не хотела давать ответы.