– Вы что же, совсем не уважаете офицеров?

Этот риторический вопрос задал лейтенант Наруми. Его голос эхом отразился от здания. Теперь я понял, что нас ожидает. Мордобитие. Мне уже в Цутиуре достаточно часто приходилось слышать вопросы, задаваемые подобным тоном. Один из нас в чем-то провинился. В чем заключалась суть дела, я не имел никакого понятия, но обычный принцип императорского флота, заключавшийся в массовости наказания, сейчас должен был быть применен. Если кто-то один допускал серьезную ошибку, то расплачивались все. Многие офицеры считали, что чуть позже эти все наказанные, в свою очередь, дополнительно накажут виновного еще более сурово. Он заречется повторять свою ошибку, и, таким образом, дисциплина только укрепится. Мне было отвратительно то, что должно было произойти, хотя я и сгорал от любопытства – что стало причиной наказания.

– Один из вас, – едва ли не кричал лейтенант Иноуэ, – позавчера во время вечернего семинара назвал лейтенанта Тояму «донгури», а также прибавил, что тот «пучеглазый», когда лейтенант допустил незначительную ошибку в своих действиях. Итак, кто это был? Кто говорил эти гадости? Они были произнесены, и теперь мы хотим знать, кто их говорил? Отвечайте! Отвечайте!

Теперь я все понял! Двумя днями раньше, во время тренировочного выхода, «кайтэн» младшего лейтенанта Тоямы врезался в дно залива. На наших учебных «кайтэнах» в боевой части вместо сильной взрывчатки находилась простая вода, и для экстренного всплытия в ситуациях, подобных этой, надо было просто открыть особый вентиль на трубопроводе, который подал бы в боевую часть сжатый воздух, а тот вытеснил бы воду. Затем пустая боевая часть сыграла бы роль поплавка и подняла бы «кайтэн» на поверхность. Но когда лейтенант Тояма прибег к этой обычной процедуре, ничего не произошло. Ему пришлось дать сигнал стуком по корпусу торпеды, пока сопровождавший его торпедный катер не обнаружил лежавшую на дне торпеду. Затем спустившиеся под воду водолазы завели под «кайтэн» тросы, подняли его на поверхность, и катер на буксире доставил торпеду на базу.

Лейтенант Тояма выбрался из торпеды и взволнованно поведал свою историю. В тот день он повторял ее каждому встречному и поперечному. Но вечером, во время семинара, он был разоблачен. До того все считали, что он, превысив скорость, при ударе глубоко погрузился в ил, покрывавший дно залива, и потому не мог всплыть на поверхность. Но техники, осмотревшие его «кайтэн», доложили, что двигатель торпеды вообще не был запущен. Поэтому он не врезался в дно, как сообщил Тояма, но довольно медленно погрузился и лег на ил. Прибегнув к продувке боевой части сжатым воздухом, он мог бы спокойно всплыть. Но те же техники обнаружили, что вентиль на трубопроводе сжатого воздуха был перекрыт! Тогда как вентиль на трубопроводе горючего был открыт! Трубопроводы горючего и сжатого воздуха проходили в «кайтэне» очень близко друг к другу, но мы все были научены находить нужный вентиль просто на ощупь. В этом эпизоде правда заключалась в том, что Тояма просто потерял голову. Он пытался открыть вентиль, который уже был открыт, считая при этом, что открывает другой, на самом деле обычно закрытый, вот и все!

Теперь наши вечерние семинары не всегда были совершенно серьезными. Возможно, так получалось потому, что всем нам была необходима разрядка после напряженного дня занятий. Поэтому порой семинары превращались в спектакль, когда мы дразнили того или иного из наших товарищей за небольшие промахи, которые он допустил. Тем вечером мы решили воспользоваться шансом, который дал нам младший лейтенант Тояма, часто бывавший излишне жестким с рядовыми курсантами. Мы все были рады немного «умыть» его.

Первым стал задавать вопросы старшина Нобумити Сакамото. Сначала он задавал их не торопясь, потом все быстрее и быстрее, и по мере ответов на них становилось ясно, что Тояма проявил элементарное незнание материальной части «кайтэна». Вообще, вся картина напоминала какой-то эпизод из американского фильма, в котором адвокат забрасывает свидетеля, дающего показания в суде, множеством самых неожиданных вопросов. Мы наслаждались каждым мгновением зрелища, устроенного нам старшиной Сакамото, и не могли дождаться, когда же настанет наша очередь задавать вопросы этому высокомерному молодому солдафону.

Когда подошел наш черед, лицо лейтенанта Тоямы напоминало своим цветом перезревший помидор. Но вместо того чтобы сознаться в допущенной им ошибке, после чего семинар пошел бы своим чередом, он не избежал искушения заглотить наживку. Он принялся отрицать свою ошибку и стал сваливать всю вину на обслуживавших торпеды техников и изготовителей «кайтэна». Но мы все знали, что подобные обвинения абсурдны, поскольку видели наших техников в деле и знали, как заботливо они относятся к обслуживанию каждого «кайтэна». Мы так забросали Тояму вопросами, что под конец он беспомощно обвел взглядом наши ряды в надежде, что кто-нибудь придет ему на помощь. Но мы уже потеряли всякий интерес к нему. Мы были более чем удовлетворены.

Позднее, когда мы уже в темноте возвращались в казарму, кто-то, я так и не понял кто, произнес что-то вроде того, каким же «донгури» оказался Тояма и сколь смешное зрелище представлял он с вылезшими на лоб от напряжения глазами, когда крутился под градом наших вопросов. В японском языке «донгури» означает далеко не только «желудь» или «орех», но имеет и другие значения, порой достаточно неожиданные и малоприятные. Всю обратную дорогу мы, не переставая, смеялись, а несколько человек из нас, так и оставшихся неизвестными, то и дело поминали «господина Донгури». Теперь стало ясно, что кто-то из офицеров услышал этот наш разговор.

– И вообще, вы, из первого отделения, что-то уж больно дерете нос! – продолжал Иноуэ. – Все время хвастаете, что пришли с Цутиуры!

Это было истинной правдой. Мы гордились высокими традициями Цутиуры. Ведь на этой базе выросли самые знаменитые асы морской авиации Японии, среди которых были Сабуро Сакаи и Хироёси Нисидзава. Занимаясь там, мы все время мечтали быть похожими на них и так же сражаться с врагом, как они. Даже покинув Цутиуру, мы носили в себе воспитанный ею дух и готовились показать всей Японии, что могут сделать выходцы с нее. Возможно, мы кое в чем и перебирали, но, несомненно, имели все основания гордиться своим пребыванием там.

– И еще одно, – закончил лейтенант Иноуэ. – Вы уж больно много твердите о том, какие вы опытные, всего только потому что вы на пару недель дольше готовились на Оцудзиме, прежде чем оказались здесь! Но вы всего только рядовые курсанты. Вы просто разболтались и забыли, кто вы есть! Но мы сейчас напомним вам, что мы ваши начальники и что нас надо уважать. Никто из новеньких не может присваивать офицерам всякие клички и думать, что это сойдет ему с рук. В две шеренги стройся! Лицом друг к другу!

Мы выполнили команду. Она была уставной, и у нас не было никакой возможности не исполнить ее. Младший лейтенант Иноуэ скорыми шагами прошел на левый фланг, и я невольно затаил дыхание, увидев его уголком глаза. Когда в Императорском военно-морском флоте начинается физическое «вразумление» подчиненных, то для вас куда лучше находиться на самом дальнем конце шеренги от того фланга, с которого начинается избиение. В этом случае, когда офицер или унтер-офицер доходит до вас, его руки уже болят от ударов, нанесенных предыдущим солдатам. Да и к тому же он к этому времени устает. Поэтому удар, приходящийся на вашу долю, уже не так увесист. Но на этот раз я стоял всего лишь третьим с того фланга, с которого должна была начаться экзекуция. А первой полудюжине обычно доставалось больше всего.