Такое состояние продолжалось около месяца. Затем, в январе 1946 года, я получил письмо от Мицуо Такахаси, другого водителя «кайтэна». До флотской службы он жил на окраине Японии, а не на одном из ее основных островов. Он был вынужден остаться в Хикари и искать там работу, поскольку союзнические власти не давали ему разрешения на возвращение на родину. Его родная земля была теперь отторгнута от Японии, как и некоторые другие территории империи.

«Дорогой Ёкота, – говорилось в письме, – хочу сообщить тебе нечто, что может оказаться для тебя интересным, поскольку я знаю, какие чувства ты испытывал после окончания войны, живя в семье Харада».

Это было очень длинное письмо. В нем говорилось, что адмирал Нагаи стал беспокоиться о судьбе водителей «кайтэнов», которые, как ему представлялось, не испытывали желания жить. Добровольно став в свое время водителями человекоуправляемых торпед, они теперь отвергали окружающий мир, не могли заставить себя вернуться в него. Поэтому адмирал разработал план по реабилитации этих людей. Он решил создать нечто вроде земледельческого товарищества. Для этого он нашел участок земли и пожертвовал толику личных средств. Все водители «кайтэнов», которые хотели бы отрешиться от мира, сказал он, могут приехать в Хикари и влиться в это товарищество.

Я сразу же ответил на письмо Такахаси. «Я хочу примкнуть к вам, – писал я, – хотя я ничего не понимаю в земледелии». Когда я писал это письмо, то не переставал твердить себе снова и снова, что именно только такой выход и возможен в моей ситуации. Я не мог ни жить, ни умереть, и я понял, что застрял где-то между двумя этими состояниями. «Думаю, что мне удастся стать земледельцем, Мицуо, – писал я, – и я немедленно направляюсь к вам».

Предвкушая встречу с друзьями, я снова упаковал свой чемоданчик. Тиёэ, ее муж и друзья их семьи пытались убедить меня в том, что я не должен уезжать, но я отверг все их доводы и вскоре уже ехал в поезде, идущем в Хикари. Там я узнал, что нашу группу возглавит капитан 2-го ранга Синго Такахаси. В свое время он командовал группой сверхмалых подводных лодок, которые принимали участие в нападении на Пёрл-Харбор четыре года тому назад. Такахаси был уроженцем Хиросимы и никогда не улыбался. Будучи глубоко удручен известием о том, что адмирал Нагаи отказался от желания продолжать войну, он отправился на свою родину и там узнал, что его отец, профессор колледжа, исчез в огне атомного взрыва 6 августа. От их дома тоже остался один пепел. В попытках как-то ободрить и утешить этого одинокого человека адмиралу Нагаи и пришла в голову мысль об организации земледельческого товарищества.

В Хикари я узнал и о том, что еще один человек проникся этой идеей. Этим человеком был Китиноскэ Накао, занимавшийся строительным бизнесом. Он пожертвовал крупную сумму денег на то, чтобы приобрести участок земли и купить земледельческие орудия. Площадь этого участка составляла около двадцати пяти акров, он находился на окраине деревни Мицуо, примерно в двадцати милях от Токуямы, городка, расположенного недалеко от Оцудзимы. Местный администратор сочувственно отнесся к этой идее, он смог понять наши чувства и оказал неоценимую помощь в приобретении земли.

В этом земледельческом товариществе нас было одиннадцать человек, все мы пребывали в каком-то неопределенном психологическом состоянии. Шестеро из нас были в прошлом подводниками на сверхмалых субмаринах, а пятеро – водителями «кайтэнов». Напутствуемые нашими благодетелями, мы дружно принялись за работу на новом поприще и вскоре поняли, что это именно то, в чем мы нуждаемся. Мы стали жить независимо, вдали от всех. Мир со всеми своими тревогами был где-то в стороне от нас. Мы возделывали плоды земли и жили трудами своих рук. На нашей земле произрастали пшеница, гречиха, картофель, батат и различные овощи. Мы растили их, ухаживали за ними, собирали урожай и продавали его, елико возможно избегая всяких контактов с другими людьми.

Несколько месяцев, проведенных в тяжком труде в поте лица своего, преобразили меня. Мышцы мои налились силой, а черные тучи, застилавшие мое сознание, стали рассеиваться. К лету 1946 года мы уже были группой по-настоящему счастливых людей. Мы ощущали себя кем-то вроде буддийских монахов, полностью поглощенных своими собственными делами и отрешившихся от всех остальных забот. Пока большой мир судил военных преступников, отправлял их в тюрьму или вешал, мы работали на земле, забыв об этом мире. Проходили месяцы, и я все больше и больше осваивался с таким существованием. Постепенно я стал приходить к убеждению, что было бы идеально прожить весь отпущенный мне срок такой жизнью – не терзая себя всякими тяжкими мыслями и не позволяя большому миру вторгаться в мою упорядоченную рутину.

Затем, в самом конце 1946 года, я получил письмо от другого водителя «кайтэна», живущего в Токио. Он отправился домой сразу же после того, как адмирал Нагаи отдал нам приказ покинуть базу на Оцудзиме. Теперь он был студентом Токийского университета.

«Было просто чудесно вернуться домой и снова приступить к занятиям, Ёкота, – писал он. – Оккупационные власти уже закончили свое расследование. Никому вообще не предъявлено никаких обвинений, так что проблем у тебя в этом плане не будет. Я вполне счастлив, как, надеюсь, и ты. Студенческая жизнь столь же чудесна, как она была тогда, когда я прервал свои занятия и пошел на флот».

Затем в своем письме он принялся распекать меня. «Почему ты не хочешь отказаться от своих фантастических идей, Ёкота? – писал мой друг. – Ты не можешь отказаться от жизни и существовать как мертвец. Ты должен вернуться в страну живых людей. Перед тобой лежит долгая жизнь. За те годы, которые тебе предстоит прожить, ты захочешь стать человеком, который сможет помочь Японии возродиться после поражения. Для этого необходимо образование. И это первый шаг к успешной жизни. Некогда ты хотел умереть ради Японии. Неужели же теперь ты не захочешь упорно учиться и работать, чтобы помочь возродить ее? Возвращайся домой и берись за учебу!»

Я перечитывал это письмо множество раз. И много раз ловил себя, что постоянно размышляю о том, что сказал мой друг. К середине января 1947 года наша группа, первоначально состоявшая из одиннадцати человек, сократилась до полудюжины. Пять человек уехали, решив для себя начать новую жизнь. Чем больше перечитывал то письмо, тем больше я чувствовал себя так, словно снова нахожусь в Хикари, готовясь выйти на задание в своем «кайтэне». Все те же былые сомнения стали опять беспокоить меня. Я снова и снова мучил себя различными вопросами. Прав ли я, решившись посвятить себя земледелию? Действительно ли я хочу провести всю жизнь, работая в поле? Или же этот мой поступок в чем-то подобен написанию того духовного завещания, которое я некогда отказался написать, будучи водителем «кайтэна», поскольку понял, что просто пытаюсь произвести на окружающих впечатление отважного парня? Скрылся ли я от мира потому, что хочу этого, или же я просто поступаю иным образом лишь во имя своей «особости»?

В течение трех месяцев со дня получения этого письма я исследовал свою душу до дна и нашел ответ. Я снова собрал свои немногие вещи, попрощался со своими старыми товарищами и зашагал к железнодорожной станции. В начале апреля 1947 года я входил в здание Йокогамского университета, решив, подобно многим миллионам моих соотечественников, начать строить новую жизнь. Война, которая завершилась для нашего императора около двадцати месяцев тому назад, теперь окончилась и для его подданного Ютаки Ёкоты.