Но профессор автоматически тоже бросил снежок в сына. Синдром толпы… Промахнулся… Что делать — не в форме, да и вообще, в меткости давно не тренировался. Вновь слепил и кинул в Антона. За компанию. Мимо…

Радостно визжала Голая Спинка. Аля, девушка с крысой, заботливо спрятала свою Бориску под пальто и тоже бросилась развлекаться.

Лазарев-старший никогда не мог кинуть снежок в спину — не по-джентльменски, не по-мужски.

Он нагнулся и хотел скатать новый комок, но… Что-то, как ракета, ударило в голову, так, что чуть не сбило шапку. Разогнулся. Чурбачок… Швырнул снежок в спину, стоило только отвернуться от него… Судя по всему, целил в голову. И попал… Хорошо так попал…

Игорь напрягся:

— О-ля-ля!

— Извините! — не слишком испуганно забормотал чурбачок. — Это я не в вас… Я ненароком, совсем случайно…

Вот до чего такие игры доводят… Никогда не нравились они профессору.

Он отошел к воротам. Уже толком не смотрел, как молодые там, сзади, кидаются. Дураки еще, залепят шальной снежок в какого-нибудь посетителя музея, которые вон тоже выходят и идут по улице… И может начаться скандал. Неизвестно, в кого попадут…

Неожиданно Лазарев оказался совершенно один.

Кругом разлеглись мартовские вальяжные снега, последние синие крупнопористые сугробы, не желающие сдаваться календарной весне. «Все врут календари…» И вообще, природа упрямо живет по старому, дореволюционному календарю, а люди — по новому. Любой сезон по-настоящему практически всегда начинается на две недели позже. Но все на свой лад, на свой аршин, по отдельности, особняком…

Вокруг профессора шли бурные собрания — заседали наглые вороны и митинговали бойкие воробьи. Протесты, демонстрации, выступления… Какие-то невразумительные лозунги… И кто здесь взял пример с кого — птицы с людей или наоборот?

Виски нехорошо поламывало.

— У меня давление, Гор, — жаловался на днях друг-приятель Сазонов. — То вверх, то вниз… Скачет козликом. Так плохо… Да, март прожить — не поле перейти.

В урне рылась какая-то тетка. Одета вроде нормально, в куртке, брюках и шапочке, только несколько пыльной. Худая. Наверное, ребра выпирают, рассеянно подумал профессор. Выражение лица — смесь крезанутости и злобы. Тетка копалась тощей рукой в урне, яростно выкидывала из нее мусор и кричала, будто сама себе, но громко, никого не стесняясь и совершенно серьезно озвучивая печальный факт, что никак не отроет в урне ничего сколь-нибудь съедобного:

— Все сами здесь съели! Ничего мне не оставили! Жадюги!

Завидев одинокого человека, изможденная тетка явно собралась броситься к нему. Сейчас будет просить червонец, подумал Лазарев. И пошел быстрее. А тетка выпалила ему вслед своим характерным сиплым голосом:

— Эх, какие же вы все, москвичи, жадюги!

Лазарев уныло брел к машине по слякотной дорожке под низким пасмурным мартовским небом. Он остался неожиданно наедине с болью. Они все его покинули…

Ве-роч-ка, вспомнил профессор… Три слога и вся жизнь…

Вернувшись с дачи в Москву, Игорь начал взахлеб учиться. Так пролетело еще два года. Он устал их считать. С ногой было все то же, но немного полегче. Может, помогла мазь Поликарпыча — он ее все-таки раздобыл, может, просто время…

Неожиданно умер отец. Его смерть была так нелепа, так непредсказуема, что подавила всех именно своей внезапностью.

Бодрый и деятельный, отец собирался еще работать, но все-таки из института, где он трудился, его вежливо попросили на пенсию. Но он не думал сдаваться и тогда: тотчас стал подыскивать себе что-то и нашел. Однако тут возмутилась мать.

— Какая еще работа, Вася?! — закричала она вне себя от гнева. Даже побледнела. — Я и так всю жизнь сижу одна и боюсь умереть без всякой помощи! Ни лекарства подать некому, ни врача вызвать! Мне все время так плохо! Я обрадовалась, что ты наконец будешь все время дома, со мной! А ты опять рвешься на какую-то работу! Что, нам денег не хватит, что ли?

— Я не из-за денег, Галя, — попытался объясниться понурый отец. — Мне скучно дома…

Этого говорить не следовало.

— Ах, тебе со мной скучно?! — впала в истерику мать. — Вот что я слышу на старости лет! Вот что я заслужила! И это за все мои заботы, за все старания!

Отец махнул рукой и остался дома. Через год его не стало…

Тогда мать принялась плакать, твердить о своем чувстве вины перед мужем, которому, наверное, даже повезло, что он вовремя умер. Иначе бы сейчас мучился с такой старой и беспомощной дурой, как она…

А потом… Потом Майя объявила, как всегда, торжественно и гордо:

— У нас будет ребенок!

Игорь ошеломленно уставился на нее. Ох, как редко они виделись… И все-таки это случалось, когда уж совсем невмоготу ему становилось, зарывшемуся в свои книги, как улитка в раковину.

Ребенок… Да сможет ли Майя выносить и родить?…

Лазарев отыскал самых знаменитых акушеров, устроил ее в лучшую клинику. И сказал Гошке, пряча глаза:

— У меня к тебе просьба… Если у меня родится ребенок, а со мной что-нибудь случится, не оставь их с Майей. Помоги…

— Это симптом, — привычно хмыкнул друг-приятель. — Загляни к нам вечером… Мы с Шуркой решили все-таки пожениться.

Сазонов ликовал. Он вряд ли вообще услышал и осознал то, что сказал ему Игорь.

— Поздравляю, — пробубнил Лазарев.

И подумал о Шурке. Вот кто может ему помочь…

Трудно сказать, почему ему тогда так подумалось. Однако вечером Игорь явился к Сазонову ровно в семь, как условились.

Шурка глянула кокетливо, завлекающе мерцая глазками-семечками.

— Мы с Гором как-то решили качаться. Скинулись и купили штангу. Стали возить ее по очереди друг другу — чтобы и я качался, и он. Но в результате дальше этого не пошло. Качанье наше свелось к тому, что я возил штангу ему, а он затем мне. Но все равно по дороге натренировались.

Шурка засмеялась.

— Все равно мускулы культуристов на всяких шоу-демонстрациях уродливы, неестественны и слишком нарочито сделаны, — пробурчал Игорь. — Достаточно посмотреть на античные статуи греческих атлетов, чтобы сразу понять разницу. Вот там действительно мощные мышцы, но гармоничные, нормальные, негипертрофированные.

— А в институте нам как-то показывали слайды, — взялся рассказывать воодушевленный присутствием любимой Гошка, заодно открывая бутылку. — Показывают слайд-схему органов пищеварения. А картинка забавная — внутренние органы нарисованы внутри эдакого толстого, как шарик, большеголового, сладколицего человечка, сидящего вытянув ноги. И в аудитории вдруг громовой хохот. Почему? А потому, что рядом с лектором сидел какой-то приезжий методист, и он своим видом и, более того, даже позой, в которой сидел, полностью соответствовал этому маленькому, очень толстому человечку. Методист не понял, чего это все гогочут. Сидел спиной к экрану. Ему потом объяснили. А он нисколько не обиделся и попросил показать и ему этот слайд, заинтересовавшись. Показали — сам тоже очень смеялся. Шурка заулыбалась.