черное знамя с Красным Дэном Беллами нельзя было перепутать ни с какой другой эмблемой.

— Сюда, сюда! — всадник в черной котте остановил коня шагах в тридцати от колонны под предводительством Рема и замахал рукой. — В лагерь! Всё уже готово, вас ждут!

Ортодоксы с побережья и предгорий, и дружинники Аркана с новыми силами принялись распевать «Путь герцога». Да, да, эти воины с белым Уроборосом на груди были настоящими профессионалами, и руководил ими прославленный полководец Децим Тиберий Аркан Змий, но именно они — дружинники Буревестника, а еще — тарвальцы, рокверцы, нессцы и остальные — были войском его высочества! Они — и никто другой.

* * *

Их действительно ждали. В военном лагере старшего Аркана вдоль Виа Преториа расположились целые толпы солдат и офицеров Децима, ополченцев, баннеретов, лагерных слуг и местных жителей. Они приветствовали союзников, махали руками знакомцам, обсуждали самого Рема, его ближайшее окружение, внешний вид прибывших воинов, тяжело груженые фургоны с припасами и трофеями… И в целом — одобряли, открыто радовались такому бравому подкреплению.

Судя по всему, им тоже пришлось несладко: некоторые из встречающих щеголяли перевязанными головами, затянутыми в лубки руками или костылями. Рем успел краем глаза заметить и полевой лазарет — десяток обширных палаток. И судя по тому, что несколько раненых расположилось прямо на земле, ожидая очереди на перевязку, с местами и свободным медицинским персоналом в госпитале было не очень…

На Форум Игнис играл настоящий духовой оркестр, медные голоса труб и рокот барабанов, звуки встречного марша заставляли потрепанных воинов Буревестника расправлять плечи и чеканить шаг — кто во что горазд.

— Бра-а-а-ат! — Децим резким движением распахнул полог штабного шатра и зашагал навстречу младшему Аркану через главную площадь воинского лагеря.

— Брат! — Рем передал знамя Скавру Цирюльнику и обнялся со старшим.

Объятия Змия были такими, какими и полагается быть объятиям змия — крепкими и удушающими. Черные глаза Децима Аркана пытливо уставились на младшего, а потом его указательный палец внезапно ткнул Рему в переносицу.

— А ну не хмурься! Опять ты… Черт возьми, Рем, за эти годы ты ничуть не изменился! Гляди — привел за собой целое войско, дважды вздрючил Антуана дю Массакра, вырезал Жоанаров, сжег замок дю Молле, а всё туда же — корчишь козью морду!

Резким движением Буревестник перехватил ладонь Змия и сжал, едва не вывернув Дециму пальцы. Быстро опомнившись, он слегка изменил траекторию, превратив болевой прием в символический жест, как будто два брата взявшись за руки приветствуют своих соратников:

— Мы пришли! — через силу улыбаясь выкрикнул он. — Мы вместе!! С нами Бог!!!

— С НАМИ БОГ!!! — объединенное войско взорвалось этим старинным боевым кличем ортодоксов.

С удовлетворением Рем подумал, что если в бою Децим наверняка уделает его девять раз из десяти, то по крайней мере чисто физически он теперь сильнее своего старшего брата. Месяцы за веслом, беспрестанные тренировки с боевыми товарищами и череда схваток не прошли даром… Еще три-четыре года назад Змий казался ему былинным богатырем, но теперь их уровень если не выровнялся, то стал соразмеримым.

— Всё-таки ты изменился, братец, — громко прошептал в самое ухо Рему Децим, разминая пальцы. Он, кажется, был очень доволен произошедшим. — Пойдем, тебе надо отдохнуть! Постель ждет, еда стынет! Вино выдыхается.

— Мне нужно проследить за тем, как устроятся мои люди, — Буревестник сжал зубы.

— Да, да, места для вас готовы… Сектора шесть, семь и восемь — ваши! На две тысячи человек, — прищурившись, Децим смотрел ему прямо в глаза. — Знаешь что? Мне нравится, каким ты стал. Да, черт возьми, очень нравится!

Рем выдержал его взгляд, развернулся на каблуках и пошел к фургонам, туда, где реяло на ветру черное знамя с Красным Дэном Беллами.

* * *

— У тебя дерьмово налажено снабжение, — сказал Буревестник, закинув ноги на табуретку и едва ли не сунув подошвы в огонь.

Стальная печь в углу шатра дышала жаром из полуоткрытой дверцы, ботфорты тут же принялись парить, просыхая после долгого пути. Младший Аркан поставил себе на полени странного вида плошку с куриным мясом в подливке, макал в кушанье белый хлеб и жевал, время от времени протягивая руку за кубком с вином.

— Вот как? — Децим что-то писал в толстенной тетради с кожаной обложкой.

— Кто продавал тебе зерно? Он или злостный вредитель, или проходимец. И то, и другое карается смертью во время войны. Крысиное говно в четырех мешках из десяти и еще в одном — спорынья. На кой черт ты покупал рожь? Прошлый год был холодный и влажный, и эта зараза наверняка расплодилась…

— Погоди-ка! — Змий отвлекся от писанины и с интересом глянул на брата. Он повертел над головой пером — не гусиным, а имперского типа — стальным на деревянной ручке. — Ты что, разбираешься во всём этом, ну… Зерне, спорынье, закупках…

Рем пошевелил пальцами, что должно было обозначать нечто вроде «постольку-поскольку», и продолжил:

— А еще — масло. Вместо оливкового или подсолнечного кашеварам поставили рапсовое! Ты вообще нюхал его? Оно хорошо для светильников и для смазки мехнизмов, но я бы четвертовал того ублюдка, который придумал добавлять его в пищу…

— В каком смысле — нюхал?- удивился Децим.

— Ну, носом! Пробовал же ты солдатскую кашу? Как можно что-то есть и не нюхать? — Рем даже жевать перестал.

— А зачем мне пробовать солдатскую кашу? Мне Бенуа готовит. Как тебе жюльен, кстати?

— Кто⁈ — бровь Буревестника поползла вверх

— Бенуа!

— Нет, с Бенуа я всё понял. Он твой повар, да? А Жюльен? Кто такой Жюльен — очередной оптимат?

— Пф-ф-ф-ф! — фыркнул Децим. — Вот эта курятина в под соусом бешамель, запеченная с сыром в кокотнице, которую ты уплетаешь за обе щеки. Кстати, хлеб вот тоже кушаешь… Спорыньи не боишься?

— Хлеб — пшеничный. А ты, я гляжу, совсем в вельможу превратился, да? Кокотницы, жюльены, бешамели… Кашей солдатской брезгуешь… — Рем пошевелил ступнями ног — сапоги прогрелись и теперь ему было горячо. — Это на тебя так высшее общество влияет? Или лавры великого полководца на мозг давят?

— Так! — Децим с шумом захлопнул тетрадь. — Ты абсолютно невыносим. Ворчливый, зловредный, въедливый, как настоящий Аркан! Я уже отвык от такого длительного общения с родственниками, знаешь ли… И это еще ты, мой младший братик-интеллигент! Как нас народ еще на вилы не поднял? И кстати — ты снова строишь козью морду. Давай, расслабь лоб, а то мозоль бровями на переносице натрешь!

Буревестник волей-неволей потрогал свои брови, а Змий коротко рассмеялся:

— Сколько себя помню — ты всегда после важных дел такой пасмурный ходил. Бродишь, бродишь по замку, как привидение, брови в кучку, руки в кулаки сжаты, в глазах печаль — эсхатологическая… Отец к тебе подойдет, спросит мол — что случилось? А ты искренне удивляешься: мол, откуда он знает?

— Серьезно? — волей-неволей Рем заулыбался. — Я вправду ходил, нахмурив брови? А я-то думал у меня лоб от тяжелого мыслительного процесса напрягается, а оказывается — вот в чем все дело! И что, и что? Когда я переставал хмуриться?

— Когда ел мамкины блинчики с мёдом, или — после того как полдня торчал в библиотеке с очередной книжонкой… А как подрос — ровно в тот момент, когда рядом оказывалась какая-нибудь симпатичная девчоночка! Давай, Рем! К черту рапс, спорынью и жюльен! Пошли в Каламиту, тебе точно нужно расслабиться и привести себя в порядок, я знаю чудесное место! Давай, брат, давай, — Децим вскочил из-за стола и ударом ноги выбил табуретку, на которой поколись пятки его младшего брата.

Кокотница из-под жюльена покатилась по полу, благо — последний кусочек мяса уже отправился в ненасытную утробу Буревестника.

— Нет, вы посмотрите на этого подлеца! — Рем замахнулся пустым кубком. — И это он говорит, что я — невыносим! Господи, я вижу тебя каких-то полчаса и уже хочу прикончить!

— Это семейное, — усмехнулся Децим. — Только Флавиан умеет сглаживать углы. Вставай, о мой хмурый брат! А по пути в город — вздрючим интенданта. Если ситуация будет располагать, я и вправду его четвертую… Правда, найти хорошего снабженца — дело хлопотное…

— Слушай, если ты возьмешь на себя сражения и осады, то со спорыньей и прогнившими пехотными сапогами я как-нибудь справлюсь! — вставая и стряхивая с груди крошки, проговорил Буревестник.

— Еще и сапоги гнилые? — Змий беззвучно выматерился. — Сотру в порошок гада! Пошли, братец, станем карать