— Лгунья, — тихо шепчет Алан, ещё больше дразня и распаляя.

— Алан, пожалуйста, прекрати.

— Не хочу…

— Мне нужно к дочке, — привожу самую вескую причину, чтобы хоть как-то остановить это безумие, и Алан, наконец, отпускает.

Сразу же отступаю от него на шаг. Не самое большое расстояние, но и его хватает, чтобы взять себя в руки.

— Алан, я безумно тебе признательна за оказанную помощь…

— Яся, пожалуйста, не нужно, — перебивает.

— Нет. Мне нужно это сказать. Выслушай меня, — прошу, глядя в глаза, в которых лавой кипит горячая карамель.

— Яся… — начинает Алан и собирается подойти ближе, но я выставляю вперёд руку.

— Алан, пожалуйста! — чуть ли не умоляю его не приближаться и дать мне высказаться.

— Хорошо. Я тебя слушаю, — нехотя соглашается.

— И не перебивай, пожалуйста.

— Я постараюсь.

— Спасибо.

Теперь мне нужно не просто чётко сформулировать то, что я хочу сказать, а необходимо, чтобы Алан принял моё решение.

— Я не знаю, как ты узнал, что Насте нужны деньги, и никакими словами не выразить, как я тебе за это благодарна. Ты спас жизнь моей дочери.

— Яся… — хочет возразить, но я жестом его прошу не перебивать и дать мне договорить.

— Алан, я обязательно верну тебе всю сумму.

— А вот этого делать не нужно, — всё-таки сбивает меня с мысли.

— Нужно, — стою на своём. — Я бы в любом случае нашла деньги.

— Через отморозков «Кредитлайфкампани»?

— Откуда ты знаешь? — вопрос слетает прежде, чем я успеваю подумать. Это же логично, если он осведомлён про Олега, то и про это должен знать.

— Да, Яся, знаю, — подтверждает мои мысли. — Твой муж поступил как последняя сволочь, а ты решила загнать себя в долговое рабство, взяв деньги в сомнительной компании. У них даже в названии стоит намёк на разрушительную деятельность, — имеет в виду, что слово «кампания» нередко используют в военном лексиконе. Это больше похоже на оговорку по Фрейду, чем на ошибку в написании.

— Подожди, ты хочешь сказать, что это ты «постарался», чтобы они закрылись? — абсурдная догадка приходит мне в голову, и я настороженно смотрю на Алана.

— Какая сейчас разница, — небрежно отмахивается.

— Разница в том, что я сама нашла бы деньги, Алан.

— Под бешеные проценты, которые никогда бы не закончились. Они живут на этом, Яся. И ты бы до конца своей жизни выплачивала им эти «проценты» во много раз превышающие саму сумму, и всё равно осталась бы должна.

О чём-то таком говорила и Майка, что про эту фирму ходят настоящие страшилки, но я как-то не особо в них верила.

— Мне были нужны деньги для Насти, — оправдываю свой поступок.

— Я это понимаю. Поэтому не нужно ничего возвращать.

— Нет, Алан. Моя благодарность тебе не станет от этого меньше, но я всё равно верну тебе всю сумму, — стою на своём.

Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга. Я нисколько не кривлю, говоря, что буду всегда ему благодарна за помощь, но оставаться должной, я не хочу. И, уж тем более не хочу, чтобы из-за меня в его семье появились проблемы.

— Ты нисколько не изменилась за это время, Яся, — произносит недовольно. — Всё такая же решительная и упрямая.

Пожимаю плечами, что я такая, какая есть. Но считаю, что здесь я права. Он и сам должен понимать, что по-другому я никогда бы не поступила.

— Хорошо, — сдаётся явно против воли. — Но знай, что делать тебе это вовсе не обязательно, — всё равно добавляет от себя.

Кто из нас ещё упрямый, это ещё надо посмотреть. Решаю, что не буду с ним спорить по этому поводу. Знать я могу, но делать буду так, как решила.

— И у меня к тебе будет одна маленькая просьба, — произносит Алан, заставляя меня снова напрячься.

Глава 25

Вскидываю на Алана настороженный взгляд.

Прошло слишком много лет с тех пор, как он обнимал меня, но его прикосновения казались такими же, как раньше. Они словно напоминали о том, что мы когда-то были очень близки. Однако в данный момент, несмотря на наше прошлое, меня охватывает очень странное чувство неизвестности. По большому счёту, я совсем не знаю Алана. Передо мной стоит совершенно незнакомый мне человек.

«Это не так!» — кричит моё сердце, но я стараюсь не обращать внимание, как оно, словно пойманная птица, гулко бьётся в груди.

— Какая? — спрашиваю осторожно.

— Общаться с Кнопкой… С Настей, — поправляет сам себя, заметив моё удивление.

«Кнопкой»… — музыкой звучит в ушах. Настя и правда чем-то похожа на Кнопочку — героиню из старого детского мультфильма, и такое сравнение смягчает мои внутренние колючки, словно их пригладили мягкой лапой, и они перестали угрожающе топорщиться в разные стороны.

— Зачем? — уже не так хмуро смотрю на Алана.

После всего, что он сделал для Насти, я не могу запретить ему видеться с ней. Только это означает, что и мне придётся с ним сталкиваться. А я, к сожалению, вынуждена признаться самой себе, что боюсь повторения того безумия, что между нами происходило буквально несколько минут назад.

— Мы подружились, — отвечает беспечно.

Только мне почему-то кажется, что его по-мальчишески беззаботный взгляд обманчив.

— Хорошо, — всё-таки разрешаю, несмотря на борьбу своих за и против.

— Спасибо, Яся, — убаюкивает своим голосом, и мои чувства снова выходят из-под контроля.

Кивком показываю на палату, намекая, что Настя уже могла проснуться. Алан первый возвращается, а я задерживаюсь на пару секунд, чтобы немного перевести сбившееся, как после долгого марафона, дыхание. Оказывается, даже спустя столько лет просто находиться рядом с Аланом Мир-Алиевым мне очень и очень сложно.

Настя действительно уже проснулась. Дочка лежит и бесцельно переключает пультом каналы на телевизоре. Увидев Алана, она радостно восклицает ему «Привет!», даже не обратив на меня внимания, и откладывает ставший ненужным пульт в сторону.

— Привет, Кнопка. Выспалась, соня?

— Ага.

Наблюдая за ними со стороны, я ловлю себя на мысли, что Олег никогда так не общался со своей дочерью. Всё, на что его хватало, это бросить сухое: «Настя, я очень устал» или «Дай папе отдохнуть», когда дочка хотела поделиться с ним своими новостями, которых всегда у неё было очень много. Алан же, в отличие от родного отца, не просто с интересом слушает болтовню моей балаболки, он смеётся, спрашивает и даже что-то рассказывает ей из своего детства.

В груди щемит от чувства сожаления, что именно такой могла быть моя семья, и я отворачиваюсь, чтобы не рвать себе душу. Смотрю на экран телевизора и убавляю на нём звук, чтобы он не