— Клонирование не инкубатор, а Пушкин не цыпленок, — осадил его Каледин. — Из яйца не вылупится. Ускоренных технологий для взросления нет, а это значит — надо ждать лет двадцать, пока он начнет писать хитовые стихи.

Чичмарков расслабленно махнул рукой: его сердце обуяла глубокая печаль.

— Слушай, Каледин, какой ты умный! — восхитилась Алиса.

— Это да, — ответил надворный советник с таким уничижительно-ленивым превосходством, что бывшая жена сейчас же пожалела о комплименте.

Купец подавил отрыжку шампанским.

— Мне не до ваших ритуальных политесов, — мрачно сказал он. — Поэтому говорю откровенно: никаких денег не пожалею! Если нужно электронное оборудование, нанять любых специалистов, командировки за границу — обращайся. Терять мне нечего. Косточки Александра Сергеича не найдутся — тогда я банкрот. В Лондон придется ехать, убежища политического просить.

— Неужели? — сухо переспросил Каледин.

— Не совсем… то есть… — смутился купец. — Ах, не силен я в политике-то. Господа, не угодно ли чаю? У меня самовар из чистого серебра… Версаче-с.

…Сумерки только-только начали сгущаться вокруг хижины старухи. Недавно прошел сильный ливень: с листьев падали тяжелые капли, воздух наполняли удушающие испарения — костер возле железного шеста Огуна во дворе, однако, продолжал гореть. Мари-Клер (в кремовом платье с кружевами, покрытом красными брызгами), сидела у митана. Закрыв глаза, она блаженно улыбалась. Меси-меси[22], Принсипе. Колдун за свои деньги хорошо постарался — не только рассказал об опасности, но и поделился энергией: трансформировав неясные пятна в ее голове в отчетливые физические образы. Тех троих, кто может помешать. Старуха чувствовала их, ощущала дыхание, слышала слова на незнакомом языке — словно они перенеслись через океан в ее хижину и сидели здесь, внутри мелового круга. Замечательно. Все трое собрались в одном месте — да, это настоящий подарок. Один совсем молодой, с бородкой… медноволосая девушка… и скучный блондин — очевидно, из бедной семьи, ибо жадно поедает рыбу.

Морщинистые щеки Мари-Клер скрывал густой слой мела. Веки она жирно обвела бурой глиной, став похожей на очковую змею, по лбу струился пот, разбавляя мучнистую массу. Старуха вытащила руку из жестяной миски — ладонь сделалась красной. На дне плавали в крови только что вырванные сердца черных петухов. Трогая каждое сердце кончиками пальцев, мамбо что-то хрипло шептала. Зачерпнув из плошки могильную землю, она чуть присыпала кровь: жидкость зашипела наподобие кислоты, пуская большие пузыри. Далее последовали обрезки чьих-то ногтей, прядь пегих волос и нарезанные тоненькими ленточками лоскутки темной ткани. Мел в пальцах раскрошился — Мари-Клер рисовала знаки, покрывая ими пространство вокруг себя.

Прошло изрядно времени, прежде чем мамбо запела. Ее голос — сильный, ничуть не старческий, вырвался наружу, за пределы хижины: стволы пальм зашатались, рассыпая листву. Жители соседней деревни не слышали пение, но поняли — звучит с а н т е р и я: собаки попрятались в канавах, на столах начали трескаться чашки. Песня, перемежаясь воем и хрипами, длилась минут сорок. Согнувшись, мамбо зачерпнула из миски остатки крови — круг из белого мела окрасился в вишневый цвет. В центр круга со стуком подвинулся небольшой череп. Одним движением колдунья сняла с него крышку — как со шкатулки. Внутрь мертвой головы легли сердца, земля, ногти и волосы. Мамбо открыла глаза — содержимое черепа вспыхнуло белым пламенем, в воздухе рассыпался сноп шипящих искр.

…Теперь все будет нормально. Эти трое больше не помешают.

(Высотка МВД, центръ города)

Здание МВД (что на углу Садовой и Цветного бульвара) полностью утонуло в объятиях ночи. Со стороны казалось, что уснули все — включая гранитных сфинксов на входе, в глубине офисов кисли в полудреме лишь дежурные да с десяток задержавшихся сотрудников. Свет не горел и в кабинете Муравьева — комнату не просто закрыли на ключ, но для верности к двери подтащили канцелярский стол из мореного дуба. Отключив электричество, в полной тьме, в кабинете вполголоса вели беседу двое — шеф Отдельного корпуса жандармов Антипов и директор департамента полиции Муравьев. Оба генерала сидели на стульях друг против друга, соприкасаясь носами — так, словно целовались на манер эскимосов. Они резонно опасались прослушки — здание МВД с давних пор было нашпиговано микрофонами.

— Это точно? — в который раз переспрашивал Муравьев у Антипова.

— Сто пудов, — снова подтверждал жандарм.

Угли в его трубке полыхнули красным, сделав лик жандарма демоническим. На Муравьева от углей веяло не жаром — холодом, он ощущал Камчатку.

«Сто пудов — это твой вес, голубчик, — мстительно подумал Арсений. — А вот как с доказательствами, тут в дело идут совсем другие весовые категории».

— Ладушки, — шепнул полицейский. — Но согласись — это все догадки, в которых огромное количество воды — почти цистерна. Ты утверждаешь, что прах Наполеона уже переправлен в Россию? Лег в тайник вместе с костями Пушкина, а мозговой центр грабителей могил расположен у нас под боком? Мне сложно с ходу доверять подобной информации. Свидетеля у нас нет.

Силуэт Антипова с трубкой замер на фоне окна, поразительно напомнив Муравьеву профиль Шерлока Холмса.

«Пить меньше надо, — мысленно передернулся директор. — Чертова работа, замучили уже галлюцинации».

— Тут, Сеня, какая закавыка, — поперхнулся дымом жандарм. — Час назад в аэропорту «Шереметьево» приключилось нечто забавное. На запасную полосу приземлился дипломатический самолет — «Фоккер», прямиком из Парижа. Согласно полетному листу и остальным документам, он перевозил семь пассажиров. Первым что-то заподозрил начальник охраны VIP- зала аэропорта — он утверждает, что из салона вышло ровно восемь человек, офицер пересчитал их просто так, от нечего делать. Последний, восьмой, пассажир задержался поговорить с пилотом, они ушли. Ни тот ни другой назад не вернулись. Семья летчика понятия не имеет, куда он делся. Супруга ждала дома, с горячим ужином, он не предупреждал о задержке.

— Бухáют после полета, — махнул рукой Муравьев. — Ты чего, императорскую авиацию не знаешь? Одно время министр транспорта пытался пассажирские самолеты с целью экологии на биотопливо перевести, то бишь на спирт. Помнишь, какой разразился скандал? Однажды целых сорок лайнеров в «Шереметьево» взяли и не взлетели — оказалось, баки пусты, зато все летчики в жопу пьяные. Пришлось срочно опять к бензину возвращаться.

Антипов постучал трубкой по столу, усердно выбивая пепел.

— Оно, конечно, так, — в мрачной задумчивости произнес жандарм. — В крови у всех со времен татарского ига — любой гражданин империи не дурак выпить, от мастерового до министра. Но тут все же, in my humble opinion[23], несколько другой аспект. Ты скажешь — я излишне подозрителен, и будешь прав… но что-то меня торкнуло. Приказал навести справки насчет финансов пилота. И чего ты думаешь? Какое интересное совпадение! Оказалось, месяц назад мужик положил на свой счет в банке «Синицынъ и сыновья» полмиллиона евро. Супруге объяснил: мол, наследство от умершей тетушки… дурак, мог бы и пооригинальнее придумать. Столько красок намешано, прямо картина Сальвадора Дали: сначала — куча бабок на счету от тайного благодетеля, потом — посадка неучтенного пассажира в Париже, а в итоге — исчезновение.