Вот уже три месяца, как в Галилее появился какой-то человек. Он был плотником в селении Назарет, где жил со своей матерью, вдовой. Наподобие Иоанна, которому, как говорили, приходится двоюродным братом, этот Иисус бар Иосиф разговаривал с народом, беседуя с ним о Дне Ягве. В этом не было ничего особенного: Иудея, Галилея изобиловали подобными проповедниками. Любопытно то, что равви пришел из Назарета… Не знаю, в силу какого древнего провинциального соперничества у этого поселения дурная слава. Настолько дурная, что иудеи не раздумывая говорят о галилеянах: «Что хорошего можно ожидать от Назарета?»

Иисус бар Иосиф окружил себя небольшой группой людей, из которой одни ничего из себя не представляли, а другие просто нашли превосходный повод отлучиться из дома. Флавий, громко хохоча, рассказал мне, что Симон бар Иона, преодолевший огорчение, что ему придется отказаться от своих маленьких слабостей, первым побежал за новым равви, радуясь возможности избавиться от жены и тещи. Но вместе с ним оказался и Левий бар Алфей, который, после того как Учитель отужинал у него, решил следовать за ним, оставив сбор пошлин. Разумеется, фарисеи Капернаума, изгнавшие Левия из синагоги, — и первым делом раввин — вознегодовали, что набожный иудей согласился есть с мытарем, на что Иисус бар Иосиф, улыбнувшись, ответил:

— Не здоровые нуждаются во враче, но больные…

Голос Флавия понизился, будто то, что он хотел сказать, было ошеломляющей тайной:

— Раввин Иаир немолод. После скольких, я не знаю, мальчиков, у него напоследок родилась единственная дочь, Девора. Ей двенадцать лет. Он, никогда и ничего не прощавший сыновьям, преклоняется перед девчонкой.

И вот этой ночью — пока у Левия пели и предавались радостям — Девора, проснувшись, начинает хрипеть, задыхаться…

Флавий остановился — не столько для того, чтобы перевести дух, сколько для того, чтобы подготовить драматический эффект. Как не узнать эти симптомы, пугающие всех родителей, симптомы дифтерии?

Дав нам поразмышлять о серьезности болезни, Флавий продолжил свой рассказ: задыхающаяся Девора, вопящая мать, царапающая себе лицо, потрясенные безмолвные старшие братья, бессильный врач и Иаир, в изнеможении повалившийся на кровать, захлебываясь слезами…

— В это время у Левия все спали. Петух пропел довольно давно, никого не разбудив. И вдруг слышится страшный шум. Я иду посмотреть, кто скандалит на улице, — и что я вижу в ста шагах от моего дома? Бедный Иаир, с перекошенным от горя лицом, бьется, как бык, в дверь Левия. Я не верю своим глазам! Равви Иаир, стучащий в дверь к мытарю Левию! Какой-то высокий рыжеволосый человек, которого я никогда не видел в наших краях, в конце концов приотворяет дверь и не слишком любезно говорит: «Учитель спит, приходи попозже». Но раввин, цедя сквозь зубы не пойми что, отталкивает его и прорывается во двор. Я делаю то же — из любопытства услышать, что скажет мой друг Левий, обнаружив, что в его дом вторгся человек, изгнавший его из синагоги. Вы, конечно, понимаете, что из-за всего этого шума никто уже не спал. И вот явился Левий, не слишком бодрый, так как ночь оказалась короткой. Поскольку характер у него недобрый, я подумал, что Иаир сейчас выйдет быстрее, чем вошел… Вовсе нет! Я заметил, что у Левия странный вид… радостный, что ли… Уверяю, поскольку ему постоянно не давали житья, у него вовсе не было причин принимать радостный вид! Он, говоривший с Иаиром только затем, чтобы получить с него подати, обнял его за плечи и сказал, но не так, как тот рыжий у двери, а ласково: «Хочешь говорить с Учителем? Иди за мной!»

Равви из Назарета появился на пороге, Иаир упал к его ногам и простонал: «Учитель, ради бога, пойдем со мной! У меня только одна дочь — и она умирает! Но если ты возложишь на нее руки, я знаю, она не умрет!»

В моей деревне, в Галлии, я видел друида, исцелявшего возложением рук. Иногда это помогало, но не от крупа! Я очень бы удивился, если бы Иисус бар Иосиф смог ему помочь…

Но он вышел от Левия. Я никогда не видел его так близко. Человек молодой, не старше тридцати. И тем не менее не знаю, как объяснить… Скажи вы мне, что он был знаком с Бренном, я бы поверил. Да, в самом деле, что-то странное, такое ощущение, будто ты его встречал, будто давно его знаешь… Я даже начал спрашивать себя в глубине души, может, так оно и есть… Потому что, представь, он тоже смотрел на меня, будто узнавая…

Голос Флавия вдруг сорвался:

— Последний раз на меня так смотрела моя бедная мать, в день, когда я поступил на военную службу. Я почувствовал, как во мне все перевернулось! Мне хотелось спросить, виделись ли мы прежде — случайно, — при обстоятельствах, о которых я забыл. Хотя, мне кажется, так просто его не забудешь… Но я не успел. Появился рыжий, впустивший Иаира, и, ничем не смягчая удара, бросил ему в лицо: «Кто-то из твоих приходил сказать — твоя дочь умерла. Теперь уходи! Нет нужды утруждать Учителя!»

Иаир сделался белым, как саван, так что Левий бросился к нему в испуге. Но Иисус бар Иосиф успел его поддержать и сказал: «Не бойся, Иаир! Веруй, и твоя дочь будет жива».

Я решил, что он хочет сказать: она будет жива в другом мире, но я ошибся. Он спокойно направился к дому раввина, и все последовали за ним. В доме плакали, кричали, вопили, раздирали на себе одежды. Видя это горе, все, кто знал Девору, в свою очередь зарыдали. Но Иисус бар Иосиф остановил их, сказав: «Не шумите! Девочка не умерла, она просто спит».

В это время вышел врач Моше, услышал его слова, встал перед ним и сказал: «При всем уважении, которое я испытываю к тебе, ты не должен так говорить. Потому что, увы, малышка мертва, совершенно мертва!»

Но его слова явно не смутили Учителя. Он сделал окружающим знак удалиться, оставив лишь родителей девочки и, как ни странно, того высокого простофилю Симона бар Иону, а также Иакова и Иоанна, сыновей Зеведея, тех двух мальчиков, которых мать так всегда превозносит.

Кроме них никто не знает, что происходило в доме. Зато когда Иисус вышел, он держал за руку Девору; и она была такой же живой и здоровой, как эта малышка, да хранит ее Езус! — закончил он, указывая на Понтию.

Была ли хоть частица правды в сказке галла? Что чудесного во всем том, что случилось? Ребенок был болен, родители потеряли голову. Врач не понял, что девочка в обмороке.

О, если бы умершие дети возвращались к жизни по горячей мольбе родителей!

С этих пор донесения Флавия почти исключительно касались дел и поступков человека из Назарета. Иисус бар Иосиф бродил по Галилее, Самарии и Иудее, увлекая за собой огромные толпы, гораздо более многочисленные, чем привлекал Иоанн. С увлечением народа пророком с Иордана было покончено, и он, может быть, сожалея о своем одиночестве, первым отправил своих учеников к Галилеянину… Даже женщины, столь чувствительные к грозным обличениям Иоанна, отныне предпочитали более кроткое учение Иисуса бар Иосифа. Каждый раз, когда он выступал публично, а это случалось часто, Иоанна, подруга Прокулы, шла его слушать. Я не одобрил бы, если бы она увлекла мою жену на эти собрания.

Но я не должен был забывать, что Прокула из рода Клавдиев. И хотя она никогда об этом не говорила, она сознавала свое патрицианское происхождение, не забывая о фамильной чести и своем родстве с Кесарем. Ей было известно о спорах, в последние годы волновавших Сенат, которые чуть не закончились запретом для правителей и прокураторов брать с собой жен. Последних обвиняли в том, что они вмешивались в политику, влияли на дела управления и позволяли обманывать себя кучкам льстецов и честолюбцев. Ни один из этих упреков нельзя было отнести к Прокуле. Даже если у нее возникало желание послушать, что проповедует Галилеянин, она ему не поддавалась. Однако я знал, что это стало ее заветным желанием. Два или три раза я заставал ее переписывающей в альбом изречения Равви, которые пересказывала ей Иоанна. Ради забавы я попросил у нее эти записи: