Слышу, как хлопает дверь его спальни, а через некоторое время включается вода.

Мне кажется, что я должна быть сегодня с ним. Да, он очень опасный, особенно когда близко, но…

Вода выключается. Я слышу шорох его шагов по комнате.

Принимая тот факт, что нарываюсь и, придя к нему в постель, уже не буду иметь морального права отказать в сексе, встаю с постели и иду к двери, которая разделяет наши комнаты.

Жму ручку, и она действительно оказывается открытой. Пульс подскакивает, в животе начинает крутить от волнения.

Алексей уже лежит под одеялом и что-то делает в телефоне. Из комнатного освещения горит только прикроватный ночник.

Услышав меня, Баринов поднимает от экрана глаза и вопросительно дергает бровью.

— Я бы хотела сегодня спать с тобой, — выпуливаю, чувствуя дрожь по позвоночнику, жду ответа.

— Иди ко мне, — проседает его голос на властные ноты. От них у меня по коже бегут мурашки, а внизу живота сжимается.

Я иду. Не самой эротичной походкой, потому что на ногу полноценно пока не становлюсь, и немного медля, потому что выигрываю секунды девичьего страха перед властью мужчины.

Алексей откидывает край одеяла, сжигая меня взглядом.

«Голый!» — доходит до меня. Абсолютно голый!

— Ну, смелее, — хмыкает он.

Я осторожно ложусь на край, и тут же сильные руки сгребают меня в объятия и притягивают к себе. И… все. За ними дальше ничего не следует. Только горячее дыхание в шею.

— Я хотела сказать, — начинаю дрожащим голосом, — что если тебе нужен секс, то я не буду отказывать…

— Я понял, — перебивает он меня с плохо скрываемой страстью в голосе, — оценил. Но хотела бы ты поговорить. Я прав?

— Да… — отзываюсь тихо и поворачиваюсь к нему лицом.

Баринов порывисто встречает мои губы поцелуем.

Я вспыхиваю от него, как спичка. И отвечаю Алексею так открыто, что он стискивает мои бёдра в руках и вжимает в свой пах, где все уже очень и очень красноречиво желает продолжения.

— Если хочешь разговоров, — шепчет Алексей, — то не предлагай себя. Потому что я уже почти сошёл по тебе с ума.

Я отстраняюсь и внимательно вглядываюсь в его глаза. Он не врет. Там так много эмоций, что у меня начинает кружиться голова.

— Поворачивайся, как лежала, — велит он, медленно моргая и глубоко дыша.

Я подчиняюсь и сама прижимаюсь спиной к его груди.

Руки Алексея гладят мой живот сквозь ткань топика.

— Я сожалею, что так вышло, — говорит он искренне. — Даже представить не мог, что моя мать придёт домой. Я усилил охрану, искал ее, ждал какой-то жести, но вышло ещё ужаснее, чем в моих предположениях.

— Она давно болеет? — спрашиваю осторожно.

— С того времени, как на месте торгового центра, где мы работаем, был ещё фундамент, — отзывается Алексей спустя паузу. — Да, ты, наверное, имеешь право знать. В общем, ты же понимаешь, что большие деньги и земля в центре города никому просто так не достаются.

— Да, наверное, — качаю головой.

— Ну вот на том месте, где сейчас стоит торговый центр, был большой рынок. У моей мамы бил бизнес. Несколько торговых павильонов с одеждой. Женская, мужская детская. В летнее время на улице она ставила новые палатки и увеличивала количество торговых точек.

— Да, я помню такое, правда, ещё в школе училась.

Алексей хмыкает у меня за спиной.

— Это хорошо, — почему-то целует меня в плечо и продолжает говорить, — Отец Саида и ещё двое человек владели этой территорией. Потом эти двое фактически пропили свои доли. Их выкупил отец Саида по какой-то мизерной цене, и тех накрыло. Они решили, что старый партнёр должен вернуть им их доли. В общем, пока мы с парнями были в армии здесь начался полный беспредел, и вернулись мы уже на похороны отца Саида.

— Какой ужас, — говорю тихо.

— Моя мать не пережила психологического давления и способов завоевания территории. Они приезжали на строительной технике и сносили палатки прямо с людьми. Один раз ее избили до потери сознания. После этого мы с мужиками устроили локальные боевые действия. Но мама в норму уже не пришла. Начала пить и просить меня все отдать нуждающимся. Я не смог. Столько воевать и отказаться… для двадцатилетнего парня это невозможно. Ну вот и она сначала полностью отказалась от мяса, потом продала свою квартиру и отдала деньги в приют для животных, а потом попыталась меня убить. Ночью… — я чувствую, как по рукам Алексея начинает бежать дрожь. — Понимаешь, ты просыпаешься, а над тобой стоит твой самый родной человек и держит тесак… — ломается его голос.

Я понимаю, что Алексей беззвучно плачет.

Разворачиваюсь к нему и сама прижимаюсь. Что говорят в таких случаях? Я не знаю. Мне так жалко его, этого хорошего парня, которому пришлось резко повзрослеть, и стыдно за то, что я считала его обычным, наглым мажором, что к глазам подступают слёзы.

— Это страшно, — шепчу, чувствуя, как они стекают в горло. — Но у тебя обязательно ещё будет семья. Ты будешь любим, у тебя будут дети. На самом деле мама будет за тебя радоваться, просто та, которая не болеет…

— Она уже не будет ничему радоваться, Аня, — отвечает жестко Алексей. — Я подписал согласие на терапию, которая полностью отключает эмоциональный центр. Тихо! — прерывает он мою попытку снова его пожалеть. — Просто сейчас обними меня и спи.

— Да, как скажешь, — киваю и прижимаюсь губами к его груди.

Чувствую пальцы Алексея в своих волосах. Он играет синими, перебирая, будто я — его кошка. Меня расслабляет. Мне хорошо в этих руках.

И я на удивление легко и быстро вырубаюсь.

Открываю глаза только тогда, когда солнце начинает бить прямыми лучами в окно.

Баринов ещё спит, крепко и собственнически прижимая меня своей лапищей к себе. Я осторожно разворачиваюсь, собираясь выскользнуть из постели и все-таки приготовить Алексею завтрак, но в самый последний момент меня резким движением возвращают на место.

— Поспи со мной ещё, — мурлычет он, оплетая меня руками крепче.

Я понимаю, что не о сне Баринов сейчас ведёт речь, но при свете дня я уже не такая смелая, как вчера ночью и непроизвольно замираю, когда ласки Алексея становятся откровеннее и требовательнее.

— Иди, — отпускает он меня. — Я хочу омлет. Ты умеешь делать омлет? — спрашивает даже, не открывая глаз.

Я понимаю, что ответ ему не нужен. Ему нужен омлет или кое-что погорячее. Хотя… я уже и с омлетом до конца не уверена, если наложить пошленькую мужскую интерпретацию.

Сбегаю от Алексея в свою спальню, быстро принимаю душ и привожу себя в порядок. Руку решаю не завязывать и просто засыпаю антибиотиком.