Я от всего сердца смеюсь над этой шуткой (не надо меня презирать, я просто вошел в роль); лицо механика удовлетворенно светится, как экран мобильного телефона, на который пришло сообщение. Он идет к своему фургону за чем-то очень похожим на снаряжение альпиниста.

— В наших отношениях наметился кризис, — тихо говорит мне Дина.

— Я догадался.

— Я не к тому. Я про помолвку. У нас сложный период. Поэтому… — она пристально смотрит на меня, неглубокое озерцо ее глаз становится все глубже, — мы не обнимаемся и не целуемся.

Пытаюсь изобразить похожий взгляд.

— Слушай, я это все не подстроил. Я не портил распределитель, чтобы он сгорел на полпути к стадиону. Это не какая-то уловка, чтобы в итоге залезть тебе в штаны.

Первые капли дождя падают на землю. Дина отворачивается и обхватывает себя руками; где-то вдалеке шумит стадион.

— Конечно, я могу просто уйти. Сказать механику, что все это бред, поймать такси до дома и оставить тебя здесь.

— Пожалуйста, не делай этого, — умоляюще смотрю на нее.

Она тоже смотрит на меня, не зная, как воспринимать это неожиданное проявление уязвимости; она пытается понять, насколько я искренен. Эта секунда проходит; она пожимает плечами и вновь отворачивается. Механик, лицо которого стало еще чернее, появляется откуда-то сзади.

— Вот и все. Оставим ее в мастерской в Лэдброк-гроув. А вас я отвезу…

— На Гамильтон-роуд, — говорит Дина. — Там недалеко.

Нет-нет. Это мне уже не нравится.

— Ах, дорогая, — наглею я. — Неужели ты все еще хочешь повидаться с моим братом и его женой?

— Что? — возмущается Дина.

В ее взгляде ясно читается: «Если ты думаешь, что я сейчас поеду к тебе…» Ладно. Будь по-твоему.

— В общем, да, — обращаюсь я к механику. — Высадите нас там, пожалуйста.

— Конечно. Правда, дорогие мои голубки, сидеть вы будете на переднем сиденье. Если только… — добавляет он, — вы не вздумаете порезвиться в фургоне.

Его бледно-зеленые — надо полагать, под цвет флага — глаза бегают. Он вертит головой туда-сюда, смотрит то на меня, то на Дину и громко смеется. Никак не могу понять, у него некоторые зубы почернели или их просто нет… Я тоже смеюсь. Механик вдруг перестает вертеть головой, и его взгляд останавливается на Дине:

— Не вешай нос, красавица. Всякое бывает.

За время поездки в фургоне напряжение между нами становится таким осязаемым, что я даже удивляюсь, почему механик просто не остановится и не предложит нам расстаться раз и навсегда. Мы оставляем «доломит» в мастерской «Супермашины Морана», потом еще заезжаем на «Джет», чтобы там заправиться. Это одна из тех заправок «Джет», которые умудрились заполнить собой весь рынок дешевых заправок, работающих круглые сутки. Я не упускаю возможности выйти из машины. Говорю, что надо размять ноги, но на самом деле хочу вырваться из тесного наэлектризованного пространства. Я прислоняюсь к фургону (закрывая собой букву «л») и замечаю небольшую табличку синего цвета, на которой написано: «Здесь 19 декабря 1909 года родился знаменитый режиссер Альфред Хичкок».

— Это правда, — слышу я сзади голос механика. — Он здесь родился.

— Прямо на заправке?

— Не, в доме, который здесь раньше стоял. Его разбомбили во время войны.

— Но тогда нет смысла вешать табличку.

— Почему? — не понимает он.

— Потому что здесь уже все по-другому. Понимаете, когда собираются сохранить память о чем-то, то… ну, чего хотят добиться? Чтобы мурашки по телу бежали, ведь так? Чтобы люди плакали от ощущения близости великого. Дело в том… — пытаюсь объяснить я, оглядываясь вокруг (зачехленные колонки, моросящий дождь и фирменный грязно-желтый цвет «Джет»), — что здесь со мной ничего подобного не происходит.

Он словно пытается пригвоздить меня взглядом к стене. Не скажу, что ему это совсем не удается. «Что же стало с тем приятным простым парнем?» — крутится у него, наверное, в голове.

— Но это ж все фигня, правда? — пытаюсь я спасти ситуацию.

— Да, — отвечает он, но смотрит как-то искоса, будто предупреждая: «Если я ошибся в тебе как в человеке, то могу подумать, что и клиент „Зеленого флага“ из тебя сомнительный».

Когда мы приезжаем, Элис встречает нас лучезарной улыбкой и фразой вполне в ее духе:

— Слушайте, раз уж вы их привезли, может, зайдете на чашку чая?

Так что мы впятером сидим в идеально чистой гостиной, а развалившийся на белом диване механик похож на расползшееся по белоснежному листу бумаги чернильное пятно, как в тестах на ассоциативное мышление. Я, к счастью, легко отделался, представив ему Элис как Дину (если, конечно, про смущенный, немного потерянный взгляд Элис и ненавидящий взгляд Дины можно сказать «легко отделался»).

Чтобы допить чай, механику потребуется два-три тысячелетия; происходит нечто, опровергающее законы физики. Каждый раз, когда он делает глоток, я замечаю, сколько у него осталось чая — несмотря на бесконечные причмокивания, уровень жидкости не изменяется. Хотя Элис предлагала ему и кофе, и минералку, и сок, и даже, если я правильно понял, питьевой йогурт, механик мертвой хваткой вцепился в свой чай. Я сомневаюсь в способности пролетариата употреблять что-то кроме чая; мне кажется, что это часть нашего с пролетариатом общественного договора: пока они чинят все в наших домах, мы приносим им очередную чашку чая. Меня это не смущает, у меня даже сахар никогда не кончается; только вот, предлагая очередную чашку, приходится улыбаться идиотским «чайным» шуткам: «Чаю? Чаю? У меня что, день рождения?», «Только если он горячий и мокрый», «Лучше чаю из чайника, чем чайником по чайнику» — и так далее, и тому подобное. Но, по крайней мере, на этот раз дело, к счастью, обошлось фразой «Я уж думал, вы не предложите».

Повисает неловкая тишина — можно подумать, в комнате сидит какой-нибудь козел из автоклуба «Зеленый флаг» или что-нибудь в этом духе.

Внезапно механик начинает смеяться. Похоже, чай смыл грязь с зубов, и теперь улыбающийся механик похож на отвратительно одетого горохового шута. Кажется, я знаю, что сейчас будет.

— Ну, красавцы, — восклицает он, кивая в нашу с Диной сторону и подмигивая (только настоящий плебей может делать это одновременно).

— Ха!

Он трясет головой.

— Ну, красавцы!

Это очень похоже на то, чего я ожидал.

— Вот он, путь настоящей любви!

Бен и Элис обмениваются непонимающим взглядом.

— Какой путь?.. — уточняет Бен, снисходительно улыбаясь.

В его тоне чувствуется вежливая заинтересованность и угадывается готовность смириться с глупым ответом.

— Не может же все быть идеально гладко? Если только… — теребит он в задумчивости усы, — это не капот «Лексуса GS400».