Его два десятка воинов личного сопровождения и слуги были отправлены вперед, ждать нас за городом.

Мой телохранитель, пан Богдан, крупный мужчина за сорок, легко гнувший гвозди и подковы, в жаркий летний денек сидел с кружкой пива в тени большого ясеня в гостином дворике и явно наслаждался жизнью. Бедный, он еще не знает, что госпожа потащит его глотать пыль на горной дороге.

- Кого я вижу! – вдруг обрадовался Ярек. – Олесь Богдан! Ты ли, чертяка?

- Я, пан Ковальский. Вот занесло и в ваши края.

- А где же пан Калина, в здравии ли? – Ярек завертел головой. – Отчего он не остановился при дворе?

- Ах, пан Ковальский, да вы должно не знаете: помер наш пан, упокой Господь его душу, я теперь при юной панночке, – при этом пан Богдан, заметив, что я неслышно подошла за спиной Ярека, низко мне поклонился.

- Этой юной панночке? – округлил глаза мой Ковальский.

- Ей, панне Калине, – расплылся в улыбке мой шляхтич.

Яромир замер, казалось, я вижу вихрь его мыслей.

- А это, пан Богдан, твой новый князь и мой муж, – не удержалась я от ехидной улыбки и как любящая жена погладила муженька по плечу.

- Панна Калина, – процедил Ярек. – А "панна Гриб" уж не сам ли король тебе придумал? Он, помнится, тоже под этим прозвищем один раз скрывался.

- Да нет, королева, – хихикнула я.

- О-о-о, вот это новость! – пан Богдан бесцеремонно сгреб нас с Яреком в охапку, расцеловывая в обе щеки. – Доброго мужа, пани Ядвига, выбрала, доброго. Уж такой отчаянный храбрец. Хвала Богу, война закончилась, а то не углядишь за ним, в самое пекло вечно лез.

«Еще и безголовый. Ну, не муж – подарок».

Горная дорога петляла в расщелине, карета подскакивала на кочках, я, жительница лесных равнин, чувствовала себя как в каменном мешке.

- Куда разогнались! – слышала я грозный окрик мужа. – Зеркала мне побить хотите?!

Зеркал ему жалко, а вот то, что его жена скоро без зубов в этой «маслобойке» останется, так это ничего страшного. Я бы тоже хотела ехать верхом, но увы, приличия не позволяли благородной пани весь день скакать на лошади, только легкие прогулки в дамском седле. И приходилось терпеть.

За одним из поворотов, карета чуть притормозила, и Яромир прямо на ходу запрыгнул ко мне и уселся напротив. На мой вопросительный взгляд, он с раздражением буркнул:

- Конь захромал, – и вытянув ноги, и откинувшись на спинку лавки, уставился в окно.

Так мы и ехали друг напротив друга: он смотрел в одно окошко, а я в другое. На спуске карету тряхнуло, я охнула, хватаясь за свою лавку.

- Давай придержу тебя, пока лоб не разбила, – перепрыгнул на мою скамейку Ярек, обвивая талию крепкой рукой.

Я невольно вздрогнула.

- Я не кусаюсь, – обиделся он, но прижал еще крепче. – А хочешь, еще раз тебе по камню погадаю? – свободной рукой он извлек уже знакомый мне камешек.

- Не надо, у меня одни неприятности от вашего камня, – опять отвернулась я к окошку.

- Камень тебе чем не угодил, он только правду показывает? Мне его ворожея Иванка подарила. Слыхала про такую?

- Бабка королевы, – сразу заинтересовалась я, кто же не знает мудрую Иванку. – А вы, пан, не врете?

- Иногда вру, приходится, потом каюсь, – усмехнулся Ярек, а взгляд-то игривый: пану-коту скучно, где там любимая мышь? – так и вы, пани, Ковальская, врать горазды – прикинулись бедной сироткой, я из сострадания женился, а оказывается тут целая княгиня.

- Ну, раз вам так моим мужем быть не хочется, – я попыталась убрать чужую руку со своей талии, так давайте разведемся, пока у нас ничего не было и брак не закреплен, епископ авось согласится.  

- Вороненок, а чего у нас там должно быть?

- Что надо, то и должно, – я села полу-боком, поворачиваясь к нему спиной.

- Так мы на камень Иванки смотреть будем или дуться? Смотри, – и он вытянул вперед ладонь. – Видишь? Только по руке не бей.

Я невольно повернулась.

- Камень как камень, – пожала плечами.

- Это солнце на закате слишком слепит, – Ярек задернул обе шторки, сразу в карете установился полумрак.

- Вы лучше, пан, шторки отдерните, а то наши люди что-нибудь не то подумают, – краснея, сама потянулась я к занавесочке.

- Ты на камень смотреть будешь или нет? Смотри быстрей, вон уже видно хорошо.

Обыкновенный красный рубин, что там можно увидеть, кроме ровных сторон хорошей огранки? Я ничего там разглядеть не могла.

- Ну, как же? Смотри, он нам показывает… сейчас пани Янина станет любимой женщиной несносного грубияна Ярека, – наши взгляды встретились. – Вообще, я очень воспитанный кавалер, несет меня отчего-то только с тобой.

- А серьезным ты со мной можешь быть? – впервые тыкнула я ему.

- Я сейчас очень серьезен, – расстегнул он верхнюю пуговку моего платья.

И у меня перехватило дыхание.

- Там же люди едут, а вдруг…

- Все будет хорошо, не волнуйся, – и еще одна пуговка освободилась.

А голос мужской стал совсем низким, с хрипотцой, и взгляд горячий, желающий. И хочется подставить лицо поцелуям.

Боже, да я люблю его! Я люблю своего мужа и хочу подарить себя ему, хочу раствориться в нем. Когда это все могло случиться, в какой миг моего раздражения и злости проросла острым побегом любовь?

Наши губы встретились, юбки взлетели вверх, натруженная саблей мозолистая рука легла на нежную кожу бедра. Карета подпрыгнула, и Ярек плотнее прижал меня к себе. Он был излишне тороплив, напорист, словно его пани могли отобрать, и надо спешить, заявить свои права. Кажется, он тоже робел передо мной, краснел и шептал на ухо: «Тебе больно?». «Нет». «Ты не хотела быть моей?» «Хотела». «Мой вороненок, у тебя колдовской взгляд». А ведь у него до меня, наверняка, была женщина, и точно не одна. Он может сравнивать. Не буду о них спрашивать, прошлого нет. Есть мой Ярек, и я его жена. Он забудет со мной обо всех, уж я постараюсь.

Тогда я самонадеянно считала, что смогу ласками заставить его думать только обо мне. Неопытность прятала за нежностью и пробудившейся страстью. Какое наивное самомнение! 

Но в его глазах тогда, в день нашей свадьбы, не было и намека на грусть, разочарование, мысли о другой. Не было между нами никакой Моники! Были только он и я. Откуда она взялась?

А может он просто меня жалел, вляпался во хмелю, пошутил глупо и сам от этого пострадал – потерял любовь, получил в жены «несмышленого вороненка». Но на мне за его неудачи не было вины, вот он и скрывал настоящие чувства и был со мной ласков, ведь он поклялся в церкви беречь и защищать жену, а я долг и жалость принимала за любовь… мне так хотелось.