И после всего этого нужно было зайти еще в одно место: Че на Восемьдесят пятой улице, между Центральным парком и Коламбусом. Визит к Че с кучей собак всегда доставлял беспокойство, поскольку Че жил в громадном пятиэтажном таунхаусе. Привратника там, естественно, не было, и Нина вынуждена была привязывать собак одних на улице, пока сама заходила в дом. Но сегодня, учитывая настроение псов, это стало бы воплощением ночного кошмара. Она разделила Кинга и Люку, создав две собачьи группы, которые надо было привязать к разным деревьям. Завязав на каждом поводке скользящий узел, она осторожно отстегнула у всех собак шлейки (поочередно), обмотала их вокруг дерева и прицепила обратно к ошейникам.

После этого можно было идти за Че. Обычно в это время дня Боно бывал в школе, но как только наступило лето, ему нечем стало заняться. Отец на работе, мать — бог знает где. В жизни этой семьи Нина ничего не понимала. Богаче Креза, родители Боно не были совершенно к нему равнодушны, просто совершенно по-своему расставляли приоритеты. Отец, Ричард Армстронг, был общественным деятелем и лоббистом. Курсировал между Гарлемом, где было сосредоточено большинство его организаций, и Вашингтоном, где обретались деньги и власть. Ричард Армстронг являл собой образец представителя либералов нового тысячелетия. Работал ради обездоленных и бесправных, но одевался при этом от Армани. Пил шампанское на вечеринках с законодателями моды и политическими «серыми кардиналами», добывая приличное недорогое жилье для бездомных и рабочие места для безработных. Разъезжал на дорогом «БМВ», но не находил времени поиграть с сыном в бейсбол.

Мать, Филлис Баттерман Армстронг, была сумасшедшей фанаткой группы «Ю-Ту». Как правило, замужние женщины за пятьдесят не бывают безумными поклонницами музыкантов, но, тем не менее, эта дама опровергала сей факт. Она присутствовала не только на всех концертах группы, но и на репетициях, на репетициях репетиций, на церемониях награждения и всех благотворительных выступлениях Боно[11]в Америке или. Европе. (Она бы последовала за ним и в Африку, и в Южную Америку, но этому Ричард решительно воспротивился, ибо она была как-никак матерью.) Нина никогда не забудет, как Филлис рассказывала о последней церемонии вручения «Грэмми», где ей удалось всеми правдами и неправдами получить работу по рассаживанию гостей. Каким-то образом она умудрилась усесться на место Боно, пока тот был за кулисами, и тут объявили лауреатов. Когда Боно не оказалось в числе победителей, Филлис вскочила с места и крикнула: «Нас обокрали, Боно! Нас ограбили!»

И, встряхивая прической, одну руку прижав к бедру, обтянутому джинсами «Дизель», вторую — к груди, украшенной цепочкой «Миу-Миу», она с придыханием рассказывала Нине, как они с Боно встретились взглядами.

— Он посмотрел на меня! И я знала, как важно для него увидеть, что среди его фанаток есть те, что носят «Прада».

Единственным ребенком в этой семье был Боно Ван Баттермаи-Армстронг. Боно — угадайте, в чью честь, Ван — в честь Моррисона[12], Баттерман, как мама, и Армстронг, как папа. Единственного пса, Че, назвали в честь латиноамериканского революционера шестидесятых. Кота — Эйнштейна — по имени, если не можете сообразить кого, вы определенно не тот, за кого себя выдаете.

Каждый божий день, приходя из школы, Боно смотрел телевизор. Детективы, эксцентричные комедии, мюзиклы и мелодрамы. Приключения, боевики и фантастику. Все подряд. Даже фильмы для детей. Сейчас, когда школа закрылась на лето, он просиживал перед экраном с утра до вечера. Боно был, вероятно, единственным ребенком в Нью-Йорке из семейств с таким уровнем доходов, который не поехал в загородный дом, или не брал уроки тенниса, или не бродил по Итальянским Альпам. По неизвестной причине он все лето бездельничал.

Нельзя сказать, что родители оставили его одного. Да, людьми они были достаточно пожилыми, Боно родился, когда обоим было уже за сорок. И изменение образа жизни, чтобы приспособиться к нуждам ребенка, не входило в их жизненные планы. Поэтому у них была Мелисса, нянька, которая целыми днями читала — обычно журналы «Мы» или «Вог», но время от времени убогие романы или учебник психологии, поскольку училась в Колумбийском университете, — и нимало не беспокоилась тем, чтобы поиграть в шахматы, или погулять, или просто поговорить с восьмилетним мальчишкой.

Накрепко привязав собак к дереву, Нина поднялась по ступенькам дома Армстронгов и открыла массивную красную дверь. Оказавшись в вестибюле, она окликнула:

— Привет? Э-эй, привет! Че?

Собаки не было видно. И не слышно цоканья коготков. Ни лая, ни скулежа. В свои пятнадцать лет Че был глух, как тетерев, так что Нина и не ожидала ответа на свое приветствие. Но обычно она находила его спящим на паркетном полу в прихожей.

— Че, куда ты подевался, черт побери?

Не дождавшись ответа, Нина заглянула в гостиную — персидские ковры, книжные полки от пола до потолка, глянцевые журналы на низком столике и живопись на стенах. Она подошла к роялю. Как интересно: среди этюдов Шопена и инвенций Баха — последний бестселлер Даниэлы Стил. Ха! Наглядное доказательство отупения Америки, как попенял бы жене Ричард, застань он ее за чтением сей книжки, наглядного доказательства духовного оскудения. И письмо из Белого дома на крышке рояля. Нина протянула руку и уже готова была открыть конверт, как вдруг из-за стеклянной двери выскочил Боно. В руках он держал Че, который заливисто залаял.

Подпрыгнув на месте от неожиданности, Нина пристыдила Боно:

— He смешно. Ты меня до чертиков напугал! — Прижав руку к груди, она старалась успокоиться.

— Вы как будто слушаете государственный гимн, — хихикнул Боно, опуская пса на пол. Че медленно повернулся пару раз, замер и, высунув розовый язычок, с надеждой устремил взгляд черных глаз-пуговок на Нину, радуясь возможности сбежать отсюда. Боно переводил взгляд с Нины на письмо и обратно.

— Вы, конечно, не давали клятвы не читать писем от президента.

— Замолкни, малявка! — расхохоталась Нина. — И вовсе я не читала письма!

Не обращая внимания на ее оправдания, он продолжил:

— Ладно, я прочту его вам.

Теперь она не стала обращать внимание на его слова.

— Кстати, а что ты делаешь дома? Тебе что, некуда поехать на лето? За город, к примеру?

И лишь в этот момент из кухни вышла Мелисса, с книжкой в одной руке, и с тарелкой — в другой.

— Привет, Нина, — сказала она и плюхнулась на диван.

— Здорово! — Что-то такое было в Мелиссе — ее невозмутимость, особенно странная для студентки, ее надменность, сумка «Гермес», — почему Нине хотелось нахамить ей.

— Представляете, что за ребенок? Ему, видите ли, нездоровится, поэтому я должна быть тут к восьми утра!