— К восьми! Бог мой, как возмутительно! Вам определенно недостаточно для этого платят, — откомментировала Нина пассаж.

— К счастью, у меня сегодня нет занятий. — Она повернулась к Боно и продемонстрировала ему свою книжку, словно церковный служка Библию. Нина заметила, что это «Дневники няни». — Тебе повезло, что у тебя такая няня, как я.

— Пресвятая Богородица, Матерь Божия! Ты моя няня? А я-то думал, все это время я считал, что ты моя… моя… мамочка! — Мальчуган сделал вид, что сейчас горько разрыдается.

Громко фыркнув, Мелисса раскрыла книжку.

— Ладно, а что с тобой на самом деле? — покатываясь со смеху, спросила Нина.

— Простудился. Сильно. Хотите посмотреть мои козюли? — И он потянул палец к правой ноздре.

— Нет, я не хочу любоваться твоими соплями. Это противно. Тебя что, родители ничему не учили?

— «Я ничего не знаю про роды, мисс Скарлетт».

Нина расхохоталась:

— «Унесенных ветром» ты смотрел.

— «Вы смотрите на меня?»

Она вновь рассмеялась.

— «Вы смотрите на меня?»

— Боже правый, «Таксист»? Но тебе ведь только восемь!

— С половиной.

— Ну вот что, — решительно распорядилась Нина. — Довольно телевизора! Больше никаких фильмов. Давай-ка я покажу тебе кусочек настоящей жизни. Ты не настолько болен, чтобы не прогуляться немного. Погода на улице чудесная.

Оба посмотрели в окно, затем вновь друг на друга, понимая, что Нина дурачится.

Но Боно тем не менее натянул кроссовки, прицепил к ошейнику Че поводок, и они вышли, оставив Мелиссу в одиночестве просиживать толстую задницу (на самом деле она была не такой уж толстой, но должна была таковой быть!) за чтением книги, в которой она найдет себе оправдание.

Когда Боно, Че и Нина появились перед заждавшейся их компанией, псы уже начали проявлять беспокойство. Мягко говоря. Они завывали, лаяли, рычали, вертелись на месте, пытались догнать собственные хвосты, фыркали друг на друга, тявкали, скалили зубы, шерсть на их загривках поднялась дыбом, глаза горели. В полной готовности к следующей драке.

Как только к этому сборищу присоединился Че, ситуация практически вышла из-под контроля. Они рванули вперед, словно участники собачьих бегов, и потащили Нину и Боно к Центральному парку, как будто от этого зависела их жизнь.

Когда они пересекали улицу, на них едва не наехал ярко-желтый «хаммер».

— Болван в «хаммере»! — завопил Боно. Нина, смеясь, заметила:

— Осторожнее. Его машина больше твоей.

— Только болван может ездить в такой машине. «Я не боюсь никаких монстров!»

Нина смеялась, не переставая.

— «Охотники за привидениями»!

— «Я знал! Не верю, что ты думал, будто я не знаю», — подхватила Нина, заставив, в свою очередь, Боно расхохотаться.

Когда они добрались до парка, собаки тянули поводки так, будто на финише их ждал бифштекс.

— «Эй, парни! Скорость на парковке не выше шести миль в час!» — радостно вопил Боно.

Засмотревшись на него, Нина даже споткнулась о заднюю лапу Сэма.

— «Инспектор Гаджет!» — продолжал резвиться Боно.

Собачья площадка располагалась к югу от пруда. Эта часть парка была гораздо ниже центральной, единственный путь туда вел по бетонной дорожке со множеством ступенек. В нормальном состоянии собаки преодолевали лестницу, степенно шагая вниз одна подле другой.

Сегодня же они помчались, прыгая через несколько ступенек сразу, уши развевались по ветру, Нина и Боно с трудом поспевали за ними. Нина еле удерживала поводки, Боно кричал «Даешь!». Нина любовалась им: русая дурацкая челка прилипла ко лбу, футболка порядком велика, тоненькие ручки почти полностью скрыты рукавами, длинные обвисшие шорты ниже колен, высокие кроссовки «Найк», физиономия испуганная и одновременно радостная. К горлу ее подступил комок. Сердце сжалось. Ребенок. Как бы ей хотелось иметь ребенка! Не образцово-показательного, Господи, ни в коем случае, а вот такого. Необычного, странноватого, яркого. Сумасшедшего. Она бы любила его. Гладила по голове. Он рассказывал бы ей анекдоты. Она повела бы его на «Продавца музыки».

— Щенята и детишки, — сказала однажды Клэр. — Хочу, чтобы у меня были детишки и щенята. И дом в Нью-Джерси.

— А как же карьера? — удивилась Нина. — У тебя голова забита всякой мурой!

— А у тебя? Ты ни за что не сознаешься, но тоже хочешь детей и щенят. Прикидываешься крутой и суровой, но это все уловки. — Подмигнув, она погрозила пальцем. — Уж я-то тебя знаю.

И вот, пожалуйста: вся жизнь состоит из щенков, подумала Нина. С ребенком и то было бы меньше хлопот. Но пока это не для нее. Вообще-то все на свете не для нее. Кроме собачьего безумия нынешним утром.

В парке первоочередной собачьей задачей было справить большую нужду. Один за другим псы делали свои дела, сначала обнюхав подходящее местечко, затем обойдя вокруг него раза три-четыре. Потом — присесть, потом — совершить положенное. И все это — деликатно; они сами устали после утренних склок и, не желая быть наказанными, старательно действовали в пределах своего пространства, не задевая друг друга. Представьте картинку: Нина, а от нее в разные стороны вытянулись поводки, словно разделяя пространство на клинышки, как пиццу. И на каждом клинышке присел пес в характерной позе. Разумное, тактичное собачье поведение. Они могли бы поучить манерам некоторых человеческих особей, которые не опускают сиденье унитаза или бросают трусы на пол. Даже сегодня, когда в парке сыро и полно пчел, комаров и прочей мошкары, даже после драки собаки вели себя благородно и, пожалуй, изысканно. Затем настал ее черед: собрать дерьмо, что она неизменно и делала, полагая это своим гражданским долгом. Нина приходила в бешенство, когда наступала на собачьи какашки, когда чуть на них не наступала, когда видела засохшее дерьмо или людей, которые не убирают за своими собаками. «Свинья!» — Частенько бормотала она.

Теперь — на собачью площадку. Собаки ее любили. Для них это было место, где можно свободно носиться, без сдерживающего контроля поводка или человека, настоящее место для игр. Огороженная проволочным забором площадка была примерно в квартал длиной и в полквартала шириной. Внутри по периметру — несколько скамеек и пеньков, чтобы и люди могли отдохнуть.

Нина терпеть не могла площадку. Даже если она не намеревалась (а она всегда этого избегала! вступать в дурацкие беседы хозяев собак о породах, возрасте, болезнях и выслушивать нудные байки о достижениях их питомцев, этот мирный анклав все равно оставался местом бесконечной войны. Не между собаками, но между идиотами людьми: теми, кто против площадки (не имеющие собак), и сторонниками ее (владельцы собак). Безусловно, лай и тявканье, запах псов и зловоние их экскрементов, нагрызенные щепки вокруг площадки вызывали у ограниченных типов вроде бегунов негодование и провоцировали столкновения с многочисленными членами экологических сообществ, а тема собачьей площадки занимала первое место на собраниях общественности. Права животных, свобода самовыражения, собственность на общественные территории, классовые противоречия (собаки привилегированных классов против отпетых бобиков рабочего люда), поведение в ванной — все эти темы обсуждались на собачьей площадке. Рай для четвероногих — если не считать Шмуи, помеси шотландской овчарки, потерявшей ногу от рака годом раньше, о чем Нине пришлось выслушать в убийственных подробностях, — стал очагом городского конфликта. Нью-Йорк в миниатюре. Нину от этого тошнило. Как может что-то бесхитростное, невинное, безусловно очаровательное (площадка для игр!) превратиться в поле брани? Если бы это место не доставляло собакам столько удовольствия, ноги Нины здесь бы не было.