— Бизьянка! — жалобно сказала Моди. — Хочу бизьянку!

Мы не знали, о ком она: о шиншилле или все-таки о псаммиаде. Может быть, Моди и сама этого не знала. Она знала только, что устала, проголодалась и торчит в каком-то странном коридоре, и непонятно, что происходит, и грустно. Она заплакала.

— Не плачь, солнышко, — я переместила ее на другое бедро.

Моди заплакала громче.

— Она хочет ко мне, — Шлёпа выхватила ее у меня из рук. — Хочешь к Шлёп-Шлёпе, да, Моди? Ничего, сейчас поедем домой, а завтра пойдем к обезьянке. Мы попросим тебе целую кучу обезьянок, если захочешь, и ты сможешь с ними со всеми играть.

— Я думала, завтра моя очередь загадывать, но Моди маленькая, так что уступлю ей, — сказала я.

— По-моему, нам всем надо пожелать, чтобы папа не разозлился, — засопел Робби. — Он очень разозлится, особенно на меня. Он всегда на меня сердится.

— Нет, он больше на меня рассердится, я же старшая, — вздохнула я. — Может, хотя бы эсэмэску ему отправим, Шлёп? Напишем, что мы живы-здоровы и едем домой. Хотя как мы доберемся, не понимаю. Не пешком же, мы ведь так далеко, и даже дороги не знаем.

Робби с Моди уже плакали, да и я готова была разреветься.

— Ну вы и размазня, народ, — сказала Шлёпа. — Идите за мной.

Вряд ли она знала, куда идти, и все же решительно зашагала по коридору, перехватив Моди так, чтобы та ехала на закорках. Мы с Робби потащились за ними.

— Эй! Вы что тут делаете?

В конце коридора стоял охранник и удивленно глазел на нас:

— Вы как сюда попали, ребятня?

Начни мы объяснять, только время бы зря потратили.

— Бежим! — крикнула Шлёпа.

И мы дали деру.

Мы с Робби не очень быстро бегаем, а Шлёпа несла на себе Моди, но охранник тем не менее остался далеко позади. Мы протопали обратно по коридору, увидели какую-то дверь, вылетели в нее — и очутились в оживленном торговом комплексе, среди магазинов и кафе.

— Не тормозим! — крикнула Шлёпа, хотя охранник вроде за нами уже не гнался. Мы увидели наверху указатель «К метро».

— Ага! — сказала Шлёпа. — Пошли, народ. Поедем на метро.

— Одни? — удивился Робби.

Шлёпа презрительно фыркнула:

— Вы двое, похоже, без мамульки из дома ни ногой.

— Отстань! Вот и нет, — возразила я, хотя она была права.

Шлёпа уверенно зашагала вперед, и мы поплелись следом.

— А как быть с билетами? — забеспокоилась я. Уж не собирается ли Шлёпа пролезть под турникетом?

Шлёпа закатила глаза:

— Видимо, придется мне раскошелиться. — Она достала из кармана джинсов пластиковый кошелек с Микки-Маусом.

— Но это ж куча денег, — сказала я.

— Ну да, куча, — потеребила Шлёпа тонкую стопку купюр.

Она попросила в кассе два детских билета и один дала мне.

— А как же Моди и Робс?

— Они маленькие, им билеты еще не нужны. Ты что, вообще ничего не знаешь? — удивилась Шлёпа.

Похоже было на то. А я ведь ее на год старше. Я не первый раз была в лондонском метро, но сейчас понятия не имела, на какую платформу идти и до какой станции ехать, а Шлёпа только глянула на запутанную схему метро — и тут же сообразила, как нам ехать.

В метро было полно народу, несколько пар с любопытством нас разглядывали.

— Вы что, ребята, одни едете? — озабоченно спросила какая-то женщина средних лет.

— Одни, — сказала Шлёпа. — Но вы не волнуйтесь. Я за ними присматриваю.

Я покраснела как рак: я ведь выше Шлёпы и самая старшая, это сразу видно.

— А мама вам разрешает одним ездить, когда темно?

— А что ей делать? — сказала Шлёпа. — Она болеет, с каталки не встает, а папаша уж сто лет как смылся.

— Вот беда! — Женщина приняла Шлёпину болтовню за чистую монету. — Но неужели… неужели совсем некому вам помочь?

— Мы сами справляемся, спасибо, — поблагодарила Шлёпа.

С грохотом подъехал поезд. Моди, перепугавшись, захныкала.

— Тише, Моди, все хорошо, солнышко. Это просто такой чудной поезд. — Шлёпа покачала ее вверх-вниз. — Пошли.

Робби в метро тоже не понравилось. Он не хотел заходить в вагон. Застыл как вкопанный — одна нога через порог, — с тревогой всматриваясь в темный зазор между поездом и платформой.

— Провалиться можно, — с опаской сказал он.

Шлёпа, вместо того чтобы, как обычно, разворчаться, принялась его уговаривать:

— Давай, Робс, это совсем не страшно, честное слово. Ты не упадешь — а если упадешь, я тебя поймаю!

Робби она не слишком убедила, зато на женщину произвела впечатление.

— Ну до чего смелая девочка! — сказала она себе под нос.

Шлёпа, страшно довольная собой, ухмыльнулась. Не знаю, станет ли она когда-нибудь богатой и знаменитой певицей, — уж скорее богатой и знаменитой актрисой. Или экскурсоводом по Лондону — ориентируется она, похоже, интуитивно. На станции «Ватерлоо» мы, по ее указке, сошли, и она повела нас загадочными переходами.

Моди задремала, а Робби все время был начеку и по-прежнему всего боялся: шума поездов, длинных коридоров, бормотания по громкой связи про то, что надо быть осторожными при выходе из вагона и что нельзя прислоняться к дверям. Эскалаторы наверх, к вокзалу, ему тоже не понравились. Мне пришлось чуть ли не волоком его тащить.

Шлёпа остановилась перед табло отправления. Я, конечно, тоже в него уставилась, хотя даже не знала, на какой станции живет папа. Я все бегала глазами по расписанию, когда Шлёпа победно воскликнула:

— Нашла! Восьмая платформа. Пошли!

Поезд был набит битком, и пассажиры опять на нас таращились. Очередная сердобольная тетушка спросила, одни ли мы едем, и Шлёпа по новой завела свою шарманку про бедную храбрую девчушку. На этот раз она слегка переборщила — маму вовсе укокошила и выдумала жестокого злодея-отчима, который все время на нас орал и избивал, когда мы осмеливались ему перечить.

— Особенно братишке достается. Отчим его заставил в спортивную школу пойти, а когда оказалось, что толку от пацана ноль, так взбесился! — живописала Шлёпа. — Он его до смерти боится, верно, Робби?

Робби вспыхнул.

— Вовсе он не взбесился! — зашипел он, когда на следующей станции женщина сошла.

— Да знаю я. Это я так, для красного словца.

— Нечего о нашем папе байки сочинять, — сказала я. — Никакой он не злой и не жестокий.

— А чего ж вы оба так трясетесь, что он рассердится? — прищурилась Шлёпа. — «Ой-ой, что же скажет папа?» Смотрите, в штаны не наделайте.