И тут толпа рванула вперед, дружно выкрикивая ее имя. Я перепугалась: что, если желание пошло наперекосяк? Шлёпа вдруг показалась мне такой маленькой и уязвимой на этой огромной сцене, а вокруг — тысячи и тысячи людей. Если они все повалят на сцену, никакой Бульдог со всеми своими помощниками их не удержит. Фанаты не собирались навредить Шлёпе, они явно ее обожали, но если они все одновременно попрут вперед, то затопчут ее, разорвут и передерутся из-за клочков…

Но Шлёпа, сама невозмутимость, подняла руки и помахала — хорош, мол.

— Сядьте, ребята. — Она покачала головой, как будто пристыдила разыгравшихся трехлеток. И они послушались и сконфуженно вернулись на свои места.

Шлёпа запела следующую песню — похоже, хит, потому что после первой же строчки зал встал на уши. Это была мощная баллада с забористым припевом. Шлёпа пела, повернувшись лицом прямо к зрителям, подняв руки, упершись ногами в пол, — явно полностью выкладывалась. Она пела о том, что когда-то была сердитой девчонкой, которая никому не нравилась, но всегда знала, что рождена для славы, и вот она здесь, на сцене, поет во весь голос. Она пела о том, как много это для нее значит, потому что теперь мы все — ее друзья. Все в зале тянули к ней руки, с жаром подхватив припев, — пока вдруг прожектор не погас и вся сцена не погрузилась в темноту.

Робби вцепился в меня, а Моди заплакала.

— Что случилось? В чем дело?

— Темно-плохо!

— Все хорошо, все в порядке, наверное, просто электричество вырубилось. Через минуту все починят, — затараторила я, прижимая их обоих к себе. — Попробуем за сцену пробраться, Наоми, или тут посидим?

Но Наоми не ответила. Как воды в рот набрала. И тут я поняла, что молчат все. Шумные фанаты — целый стадион — застыли как статуи. Я потрогала сиденье впереди — пустое. Я встала, лихорадочно шаря перед собой руками, пока глаза понемногу привыкали к темноте. Вокруг не было ни души. Вся публика испарилась. Наоми исчезла. Мы были одни в огромном зале.

— Эй? Ау, что случилось? Включите свет обратно! — Это была Шлёпа, без микрофона ее голос напоминал мышиный писк.

Конец. Видимо, солнце село. Волшебство перестало действовать. Мы больше не были богатыми и знаменитыми. Мы застряли посреди арены «О2», в темноте, совсем одни.

— Верни все обратно! Слушай, псаммиад, где бы ты ни был, я хочу стать опять богатой и знаменитой! — крикнула Шлёпа.

— Бесполезно, Шлёп, — сказала я и, прижав Моди к бедру, побежала по проходам к сцене. — Волшебство больше не действует. Видимо, солнце уже зашло.

— А почему ж мы тогда в Оксшоттский лес не вернулись? — спросил Робби. Он бежал за мной следом.

— Не знаю. Такое вот волшебство. Когда те дети из книжки пожелали крылья, они после заката в высокой башне застряли, на самой крыше.

— А круто было бы крылья попросить. — На секунду отвлекшись, Шлёпа раскинула руки и «полетала» в темноте. — Может, в следующий раз их и пожелаю.

— Сейчас не твоя очередь. Ты уже загадала. И полюбуйся, куда это нас завело. — Я наконец осознала наше положение и запаниковала: — Как мы доберемся домой? Что скажут папа с Элис? Они будут рвать и метать. Нас же полдня не было!

— Сейчас найду телефон, — сказала Шлёпа. — Эх, опять я в этих дурацких джинсах. До чего ж у меня был классный костюм. Здорово я в нем смотрелась, скажи? — Она постучала пальцем по экрану мобильника и резко втянула воздух. — Мамочки! Пятьдесят семь пропущенных звонков! И бог знает сколько эсэмэсок. «Где вы? Мы волнуемся, возвращайтесь! Если вы решили так поиграть, то это очень гадкая игра. Шлёпа, УМОЛЯЮ, ответь! С Моди все в порядке? Моди с тобой? Шлёпа, Моди же совсем малышка. Немедленно приведи ее обратно. Мы звоним в полицию!» Черт, там еще куча такого.

— Сейчас я даже рада, что мама мне телефон не покупает, — сказала я. — Лучше позвони Элис, Шлёп. Она же там с ума сходит.

— Не из-за меня ведь — она только о Моди волнуется, а с ней все в порядке, правда же? Моди? — позвала Шлёпа в темноту. Голос у нее вдруг стал резкий.

— Шлёп-Шлёп, — сонно отозвалась Моди, примостив голову на моем плече.

— Все в порядке, она у меня. Шлёп, ты можешь спуститься со сцены? Такая темень, я боюсь, как бы ты не упала, — сказала я.

— Я же с тех крутых платформищ не упала. Туфли просто отпад! Я в них прям как взрослая. А слышала, как я пела?

— Да весь Лондон слышал! — сказала я.

— Я некоторые песни помню. Сейчас! Я была девчонкой сердитой… — Получилось слабо и скрипуче, как раз как у сердитой девчонки.

— Без волшебства не получается, — сказал Робби. — Я же разучился по деревьям лазить, забыла?

— Это потому что ты бездарь. А у меня еще как получается. Просто звучит непривычно, потому что без микрофона, — яростно выпалила Шлёпа, но, судя по голосу, она чуть не плакала.

— Не переживай. Ты обалденно пела, весь стадион был в восторге. Ты была суперзвездой!

Я ждала, пока она скажет, что я тоже была суперзвездой, гениальной популярной писательницей, — но зря надеялась.

— В общем, давай позвоним папе и Элис, и… и, видимо, папе придется сюда за нами приехать, — сказала я. От одной этой мысли у меня в животе екнуло, но я знала, что звонить надо немедленно.

— Он психанет. Он же ненавидит по Лондону ездить, — засомневался Робби. — Терпеть не могу, когда он на нас кричит. Может, лучше маме позвоним?

— Она в летней школе. Не срываться же ей сюда — к тому же она там без машины, — сказала я.

— Не нужна нам машина. — Шлёпа говорила очень уверенно. — Сами доедем. А потом проберемся в дом, заныкаемся в своих комнатах и сделаем вид, что весь день там и сидели.

— Ты с луны, что ли, свалилась, Шлёпа? Как будто мы сможем такое провернуть! — возмутилась я.

— Как будто не у меня только что был концерт с аншлагом на «О2»! — сказала Шлёпа. — Хватит рассусоливать, пошли выход искать.

Она спрыгнула со сцены. Держась за руки, мы, спотыкаясь в темноте, добрели до выхода.

«Только б не заперто», — сказала я про себя, сердце так и колотилось, — но дверь открылась без всякого труда.

Мы стояли, моргая, в ярко освещенном коридоре.

— Мы куда-то не туда вышли. Надо вернуться в гримерку. Громила же там, — сказал Робби.

— Громила? — спросила Шлёпа.

— Мой пес, Громила, — сказал Робби. — Как думаете, Бульдог вывел его погулять?

— Ты чего, Робс? Нет никакого Громилы, и Бульдога тоже, кстати.

Робби понурился.

— А я его уже полюбил, — пробормотал он.

— Слушай, я тоже свою кошечку полюбила…

— А я рада, что попугай ненастоящий. Горлан был чересчур уж горластый, — сказала Шлёпа. — Но вот одежду и те классные туфли жалко. Я, кстати, еще накрашена? — Она потерла лицо, чтобы проверить. — Нет, вот досада!