Марио не стал вдаваться в философию. Вместо этого предложил:

– А хочешь, на обеде съездим в «Амфору»?

– Что это?

– Новый торговый центр – самый большой в Ла-файе.

– Но ведь обед – это от силы час?

– Кто тебе такое сказал? Походишь, сколько душе угодно, купишь, что понравится. Самому туда добираться далеко, а я знаю короткую дорогу.

Мо хитро улыбнулся. И пока Лана неуверенно открывала и закрывала в поисках ответа рот, он поспешно добавил:

– И я не буду стоять над душой. Посижу внизу, в кафе, а после прогуляюсь по отделу электроники – давно хотел.

Он не хотел, и он соврал. Но глядя на ее лицо – такое благодарное в этот момент, – он соврал бы о чем угодно.

– Кстати, блинчики готовы, мисс. Тебе сколько? Число меньше трех не называть.

И ему адресовали укоризненный взгляд и задорную улыбку.

* * *

Когда Лана сосредотачивалась на камнях, мир замирал – будто бы темнела комната и пригасал свет за окном, расплывались очертания предметов, – в центре внимания находились лишь они одни – разноцветные стекляшки. Чтобы вплыть в нужный режим, уже не требовалось представлять Марио – разве что на секунду. Разум привыкал к новым ощущениям и почти охотно в них соскальзывал – шаг в сторону, мимо каната, и уже летишь… В ее случае – «висишь».

Висеть тоже с каждым разом становилось все проще: уже не напрягал монотонный гул. Лана даже умудрялась под него размышлять: о тонкой синей рубашке Мо с короткими рукавами, открывавшей расстегнутой пуговицей часть загорелой груди, о количестве времени, требуемом для сжигания калорий после сытного завтрака, о предстоящем визите в «Амфору» – как хорошо, что часть денег она взяла с собой. Но чаще всего она размышляла о том, что получись у нее увидеть то самое нужное «сияние» – увидеть и запомнить, – и не пришлось бы им тратить одиннадцать дней на бесполезное занятие. Она бы просто учила его наизусть – разное, испускаемое разными камнями, как зубрят наизусть параграф книги. Вернулся – повторил. И все.

В перерывах она спрашивала:

– А если бы у меня вышло сейчас – увидеть и запомнить – мы могли бы пойти в комнату сегодня?

– Нет.

– Почему?

– Потому что вход туда будет разрешен только в определенный день.

Хм.

– И потренироваться там тоже нельзя?

– Нет.

– Жаль.

И Лана возвращалась к камням. Для Марио она, наверное, визуально не работала вовсе – посидит какое-то время у стола, а потом вновь выпорхнет на террасу – выпить воды, поговорить или помолчать. Как-то завела развеселивший его разговор о том, что «жаль, что время не останавливается на самом деле. Вот бы уметь в такой момент двигаться!»

– И что? Что бы ты сделала, стань твое тело скоростным?

– Я?

И она потерялась. Не стала признаваться, что пришла к этой идее из постыдного желания пощупать втихаря стальные мужские бицепсы, провести кончиком пальца по шее, узнать наощупь мягкость темной щетины.

– Наверное, отправилась бы в магазин люксовой одежды и все перемерила бы.

– Кто мешает тебе перемерить сегодня?

Логично. Никто не мешает.

– Тогда рассматривала бы людей, наверное. Или перемещалась с одного места на другое, может, шутила бы над кем-то. Безобидно. Сумела бы уберечь кого-нибудь от падения – не знаю…

Ее примеры звучали примитивно, но умей она и в самом деле становиться реактивной, пока другие не видят, придумала бы массу интересных и полезных занятий.

– Мне кажется, – рассуждал тем временем Мо, – что подобное хорошо лишь для воровства. Достал из чужого кармана бумажник, а человек даже не увидел.

Лана наморщила нос.

– Фу, как гадко.

– Гадко, согласен. А все остальное можно проделать и в «обычном режиме».

– Можно. Но ведь философия – это тоже занимательно…

Она возвращалась в комнату, провожаемая полуулыбкой, погружалась в «паузу», зависала в ней то на короткие промежутки времени, то на длинные, но сияния так и не видела. Вздыхала. Соскальзывала в замедленное время вновь, томилась в нем, пробовала думать и не думать, фокусировать взгляд в одной точке или же наоборот полностью расслаблять глаза. Настойчиво желала провалиться глубже – приказывала себе это, – изредка соловела от сонливости, встряхивалась, вновь фокусировалась на самоцветах.

Ничего не помогало. Сияние ей пока не виделось.

* * *

В «Амфоре» они разошлись у ползущего на второй этаж эскалатора, сразу после посещения салона связи, где Лана приобрела мобильник – золотистый, с защитной пленкой на экране, – а Мо вбил в память свой номер.

– Позвони, как устанешь.

– Если час-два, нормально?

– Отдыхай. И два нормально, и три…

Он был добр. Вокруг хаотично кружила толпа: одни вниз – на нулевой этаж к продуктовому супермаркету, – другие наверх. Их то и дело задевали сумками и пакетами.

– Тогда я пойду?

– Конечно.

Он и сам отправился прочь – не вверх и не вниз, но к выходу из молла.

С некоторых пор пребывание в местах скопления людей душило его. Люди постоянно спешили, жадничали до новых впечатлений, силились успеть «куда-то» и сделать «что-то» до того, как… продолжат жить.

Они, в отличие от него, собирались продолжать жить и постоянно строили планы.

– Ты когда возвращаешься домой?

– Через две недели.

– Я приеду к тебе месяца через три, хорошо?

– Приезжай. Мне как раз через месяц обещали повышение по службе, погудим…

Две недели, месяц, два. Через два месяца Марио, может статься, не будет в живых. Все это время он, не будучи ни фокусником, ни акробатом, стоял на невидимом цирковом шаре – пытался держать хрупкий баланс, пытался не улететь вниз. И не мог планировать далее, чем на десять дней вперед.

Стеклянная дверь-вертушка вращалась медленно, и те, кто входил в «Амфору», успевали рассмотреть тех, кто выходил. Мо с интересом разглядывала загорелая шатенка – щупала взглядом темных глаз его фигуру, неторопливо жевала жвачку; на ее упругой груди, свернувшись кольцом, лежал белый провод от наушников. Шатенку устроило увиденное, и спустя секунду она недвусмысленно подмигнула Марио – тот сделал вид, что не заметил. Вышел на улицу под палящее солнце, надел солнцезащитные очки и отправился, куда глаза глядят, – по направлению к тенистому скверу.

Положим, заметил бы он, и что? Напоил бы ее кофе, провел бы ночь – хорошую или плохую, – а после разочарование. Потому что на утро не смог бы ответить ни на один из ее вопросов.

– Мы увидимся вновь?