Сонджу заметила, что свекровь наклонилась к ней ближе и слушала её очень внимательно.

– Видите, женщины способны на великие дела. Разве вы не хотите этого для своих внучек?

Свекровь выпрямилась и фыркнула. Затем отвернулась, как будто стыдясь того, что она позволила себе так увлечься историей Сонджу.

Вторая Сестра опустила голову, словно боясь, что её втянут в этот разговор. Сонджу мысленно поздравила себя за то, что заронила семена новой идеи в голову свекрови. Она улыбнулась.

В июне правительство приняло закон о земельной реформе, чтобы перераспределить фермерские участки нации. Семье Второго Дома предстояло лишиться тех земель, на которых не трудились наёмные рабочие или слуги. За исключением мужа Сонджу, остальные члены семьи восприняли новый закон с неодобрением. Сонджу знала: люди в стране делились на богатых землевладельцев с огромными территориями и бедняков безо всякой надежды приобрести хоть какой-нибудь участок. Однако эта реформа давала некоторым издольщикам возможность стать владельцами небольших хозяйств, и их дети смогут получить достойное образование. Сонджу начинало казаться, что для новой нации ещё есть надежда.

В июле и августе, как и в прошлые сезоны муссонов, семья жила под москитной сеткой, наблюдая за непрекращающимся дождём и слушая тонкий писк комаров. В сентябре начал дуть прохладный ветер и небо прояснилось. Прошло уже больше двух с половиной лет после отъезда Сонджу из Сеула. Интересно, каково было бы вернуться в этот пульсирующий, полный соблазнов и требований город? Она скучала по его энергии и ритму жизни. Но и в деревне она находила то, что её очаровывало: дикие цветы посреди грязных дорожек, цикады, поющие в ветвях акаций, домашние животные, предпочитающие компанию людей, птицы, которые улетали и возвращались, как старые друзья, и даже привычный запах мёртвых корней и листьев на холме со слабой примесью навоза. В Маари времена года были живой и дышащей силой, которую требовалось уважать. В Маари Сонджу делила печали и радости с многочисленными новыми родственниками, которые суетились, любили, смеялись, ненавидели и плакали, подтверждая раз за разом, что они живы. Казалось странным, что родная мать на её памяти никогда не смеялась и не плакала.

В ноябре исполнилось почти три года с тех пор, как Сонджу не видела свою семью. Теперь Второй Дом казался ей роднее, чем собственный, и она больше не испытывала такого глубокого желания присоединиться к мужу в Пусане. Его всё равно уже повысили без её помощи. Кроме того, ни она, ни её муж, ни свекровь даже не заикались о том, чтобы Сонджу уехала из Маари. Казалось, все привыкли к такому положению вещей.

Когда кленовые листья стали ярко-красными, Сонджу вспомнила, как Первая Сестра однажды вышла за ворота и больше не вернулась. Сонджу задумалась о её новой жизни в рыбацкой деревушке на юге. Однажды декабрьским вечером выпал первый снег, слоями покрывая землю. На следующее утро мир преобразился: всё вокруг, даже колючие кусты шиповника, было покрыто мягкой белой шапкой. Сонджу подумала: это самое прекрасное зрелище в мире.

Через два дня солнце растопило снег – земля везде стала грязной. Затем внезапно пришли холода, и грязь замёрзла снова. Чинвон хромала, вернувшись после встречи с другом. Она жаловалась деду:

– Я поскользнулась на льду и повредила ногу по пути к станции. Смотри, – она прошлась перед дедом, преувеличенно хромая и вскрикивая. – Ты должен построить мост от каштанового дерева до железнодорожной станции, чтобы нам не пришлось спускаться с холма и подниматься обратно к станции. Сгодится даже мост длиной метров сто.

Дедушка наблюдал за её хромотой какое-то время. Потом с усмешкой сказал:

– Могу велеть слугам привязать толстую верёвку от каштанового дерева к станции. Тебе не придётся даже ходить – просто цепляться за верёвку и съезжать вниз.

Чинвон бросила на него злобный взгляд и похромала к себе в комнату. Больше она про мост не говорила. Скоро вновь вернулось тепло, и с края крыши капала вода – полуденное солнце растопило лёд.

Сонджу улыбнулась, представив, как Чинвон съезжает по верёвке. Она шла по склону холма с Чинджу, привязанной к спине, чтобы навестить хозяйку Большого Дома. Та ей нравилась – всегда любезная, гостеприимная, достойная быть женой хозяина Большого Дома, главы клана. Она проходила мимо гостевых помещений Большого Дома, когда остановилась, услышав один разговор.

Спорили юноши.

– Каждый человек с высшим образованием должен считаться при голосовании за двоих, потому что необразованные люди не знают, что их голоса означают.

– Ох, нет, нет! Это создаст классовую систему. А у нас демократия. Что, по-твоему, это значит?

– Разве тебе не кажется, что у нас и так уже есть классовая система? Думаешь, бесклассовое общество вообще возможно? Похоже, в душе ты немного коммунист.

В это мгновение раздался голос Чинвон:

– Так говорить опасно. Сейчас истерия по поводу коммунизма вышла на национальный уровень, помнишь? Я не хочу, чтобы кого-то из вас арестовали.

Чинвон, которая в жизни ничего не читала, кроме, может, пролистывания учебников – откуда она об этом знала? После короткой паузы другой голос заговорил приглушённо:

– Это правда. В школе нам велели доносить учителю, если мы услышим северокорейский акцент или незнакомое слово и если заметим у кого-то странное поведение.

– Никому нельзя доверять, – сказала Чинвон. – Любой может выставить нас коммунистами. Друзья доносят на друзей, даже члены семьи доносят друг на друга.

– Я слышал, многие образованные люди едут на север.

– Ш-ш-ш!..

Они снова все замолкли.

Сонджу стало грустно от того, что она не знала о происходящем в стране. В Сеуле она каждый день читала газеты. После освобождения Кореи от японской оккупации и разделения её на коммунистический север и капиталистический юг Ли Сын Ман, ещё до становления президентом, часто говорил на публике о коммунистической угрозе. Теперь он, похоже, хотел глубоко укоренить в сердцах людей страх по отношению к Северной Корее. Сонджу хотела бы получать новости о политической ситуации в стране, но никто в деревне, казалось, не стремился знать о событиях за пределами Маари. Вторая Сестра как-то рассказала ей, что электричество в Маари стало доступно только в последние десять лет и что большинство деревенских до сих пор использовали в домах масляные лампы или свечи по ночам. Даже радиовышки здесь не было. Вздохнув, Сонджу обернулась через плечо, чтобы посмотреть на дочь: та протянула к ней свои пухлые маленькие ручки и коснулась её рта и носа. Сонджу рассмеялась – это помогло ей вернуться в реальность.

В первый день весны Сонджу стояла на холме возле школы с Чинджу на спине,