К этому моменту в голове Добермана оформились те идеи и методы, принёсшие ему мировую славу. Он завязал с фундаментальной математикой и неожиданно для многих, знавших его, занялся философией – математический подход к решению нематематических проблем. Именно его формулы, применённые им же в этой расплывчатой науке, дали просто феноменальные результаты. За какие-то три года он стал признанным если не классиком, то одним из светил в этой области знаний. Он на «ура» защитил докторскую, его пригласили в ведущий столичный институт, дали отдел и предоставили полную свободу действий. Хоть уходи в глубокий поиск за результатом – на десятилетия!

Доберман усвоил, что науку делают отдельные личности: весь его опыт учёного говорил об этом, благо никаких сложных экспериментов с большим количеством работников в философии ставить не надо. Так, сидишь у себя в уголке и выводишь каракули на бумаге… А потом на основе этих записей более деятельные люди мир меняют…

Но, как в искусстве, когда любой звезде нужны статисты, так и в науке нужны трудоголики, которых судьба обделила умом и талантом, но в полной мере наградила упорством, и которые нужны только чтобы его звезда сильнее сияла на небосклоне науки. Набрав пару-тройку таких «умников», все остальные ставки он отдал молодым девчонкам, слава богу, таких на гуманитарных факультетах великое множество, поскольку был слаб и охоч до женского пола. Так в его отделе появилась Ольга Маркус, и так же, через год, к нему попала Таня.

Отвлёкшись от своих мыслей, Набалдян обнаружил, что Доберман вовсю рассказывает о своих работах.

«Да, – подумал Набалдян, – от скромности ты не умрёшь».

– …что самое интересное, это вывод! – Доберман победно посмотрел сквозь очки на Набалдяна. – Зло, абсолютное зло, имеет ярко выраженную индивидуальную форму.

Официантка, женщина лет тридцати, принесла пиво в такой же массивной кружке, что стояла пустой перед Набалдяном, и кусок жареной свинины на тарелке. Забрав пустую кружку, вопросительно посмотрела на Добермана в ожидании заказа, но тот отрицательно помотал головой.

– Или знаете, что, – сказал Доберман, посмотрев на дымящееся мясо на тарелке, – принесите пару бутербродов с колбасой.

– Удивили! – рассмеялся Набалдян. – Падший ангел и всё такое…

– Нет! – перебил его Доберман. – Дьявол тут вообще ни при чём! Представьте себе отлично организованную субстанцию, которая движется во времени и в пространстве. Тут уместна аналогия. Например… – он сделал паузу, подбирая слово, – например, караван.

Набалдян, этот хорошо тренированный боец, вздрогнул. Да так, что разлил половину пива из кружки.

– Пустяки! – сказал Доберман. – Сейчас принесут другое. Я угощаю. – Он помахал рукой официантке. – Ещё пива! И приберите тут…

– Караван? – глухо спросил Набалдян.

– Да! Группа людей, существующих автономно и подчинённые одной цели. С жёсткой иерархией и единоначалием.

– Но под это определение попадает очень многое: экипаж подводной лодки, например. – Набалдян справился с волнением, и с интересом посмотрел на собеседника.

– Да бог с ним, с термином, – Доберман рассмеялся, – ярлыки потом приклеим. Просто первое, что пришло на ум.

– И что же караван? – с улыбкой спросил Набалдян, отодвигаясь от стола, давая возможность подошедшей официантке навести порядок.

– Да! Так вот, караван, – продолжил Доберман. – Давно, где-то полтора года назад, удалось написать систему уравнений и буквально неделю назад решить её. В результате появилась вполне целостная теория.

– Теория? – усмехнулся Набалдян. – Ну-ну.

– А вы зря смеётесь, – сказал Доберман, – вот послушайте. Зло, причём абсолютное зло, существует не как нравственная категория, а как вполне реальное физическое тело. Но только в сознании людей.

– Как это, – перебил учёного Набалдян, – реальное тело – и в сознании?

– А вот так, – ответил Доберман, – это прямое следствие решения уравнений.

Он замолчал, делая очередной глоток из стакана.

– Ну, хорошо, не в сознании, – продолжил Доберман, – это частное решение, со многими критериями. Пусть не в сознании, не в голове, а в судьбе. Это зло, этот караван, двигается по судьбе человека или даже по судьбам разных людей.

– И соприкасается с нашим миром, через этих несчастных, – сказал Набалдян.

– Самое удивительное следствие из решения то, что каравану нет дела до людей. У него есть, должна быть, цель, к которой он стремится, и до людей ему вообще нет дела. На нас он обращает внимание только тогда, когда мы или кто-то один мешает ему достижению этой цели, – сказал Доберман. – А соприкосновение с людьми… только когда надо найти того, вернее, тех, по судьбам которых он пройдёт.

– Значит, чтобы остановить зло, надо убивать вполне конкретных людей? – спросил Набалдян. – По-моему тут ничего нового: как всегда и везде – сплошная кровь…

Доберман ничего не ответил, лишь вздохнул и наполнил свой стакан.

«Да, – подумал Набалдян, глядя, как учёный пьёт спиртное, – ты и представить не можешь, как близко подобрался к истине. Только почему в этих твоих решениях нет противовеса каравану: тех, кто пытается его остановить. И рано или поздно обязательно остановит, иначе зачем всё это… А вообще их математика – страшная штука: так, чего доброго, и координаты монастыря вычислят! Мы-то, в отличие от каравана, в этом мире находимся, а не в каком-то параллельном…»

– Или другое решение этих уравнений, – сказал Доберман, прожевав бутерброд с колбасой.

– Другое решение? – спросил Набалдян.

– Их там много. Я говорю о самых интересных, – ответил Доберман. – Зеркало. При определённых условиях из уравнений следует, что караван можно видеть в зеркале. Значит, он существует и двигается в пространстве, но его нет во времени.

– Это как? – не понял Набалдян.

– Если ли время в зазеркалье, или оно появляется, только когда вы смотритесь в зеркало? – сказал вопросительно Доберман.

– Если вы смотрите в зеркало и вместо себя видите там караван, то у вас с головой явно не в порядке, – рассмеялся Набалдян.

– Человек, – сказал Доберман. – Именно мы, люди, совмещаем в себе все условия. И пространство, и время, и зло, и его движение.

– Вы забыли добро, уважаемый, – сказал Набалдян.

– В том-то вся штука, что добро, как категория, сопутствующая злу, отсутствует. Решения, а их получилась целая тьма, оказались ассиметричными. Добра в них нет! – сказал Доберман.

– А бог? – спросил Набалдян. – Это же просто квинтэссенция добра. Можно сказать, абсолютная концентрация.

– Бог – категория вне человека и его жизни, – ответил Доберман. – Возьмите Библию – пожалуй, самый интересный и полный источник за последние две тысячи лет. А ведь в ней сразу на первой странице: бог есть, человека нет! И только потом… Если это взять аксиомой, то добро – категория не людская, а вот зло…