— Собирался, говоришь! Тут турки не сегодня-завтра соберутся со стотысячным войском! На каких еще татар этот хренов коронный гетман пошел?! — Потоцкий не унимался.

— Против татар можно было одну хоругвь гусар оставить или роту драгун, а все войско тянуть сюда надо было! — продолжал сотрясать воздух своего кабинета староста. — Здесь будет решаться судьба Подолья, а не с его крымчуками! Узнаю я братьев ляхов! Снова все наши проблемы за наш же счет решают, гультаи проклятые! И с Хмельницким все точно так же было! Я бы татар вообще сейчас не трогал, в покое бы оставил! Нехай поскачут, да потом сами же удерут. У меня с ними опыт общения хороший, Михал! В 67-м вместе с ними Могилев-Подольский от запорожцев и москалей так и не отбили. Ничего у нас не вышло. А у татар с их стрелами и подавно! Ну не вояки они против пушек и мушкетов! Ну, Янка! Ну, шельма! Струсил, что ли?

— Нет, не струсил. Так было решено на совете, — холодно и задумчиво отвечал Михал. Он отчасти разделял возмущение старосты. В самом деле… Что там делать против малочисленных татарских чамбул панцирным гусарам, артиллерии, наемным рейтарам да мушкетерам с драгунами?

— Здорово же он все решил на этом хреновом совете! — продолжал возмущаться Потоцкий. — Вас, значит, прислал с шестью сотнями людей в самое пекло, а сам с десятком тысяч армии кучку татар гоняет!..

Михал опустил голову. Он и в самом деле вспомнил, как извинялся да краснел на совете Ян Собесский… Значит, шельма, знал, на что посылает друзей? Может, уже тогда не собирался сам в Каменец?..

Бичевание Собесского могло продолжаться еще долго, поэтому Михал коротко спросил:

— Разрешите, пан староста, приступить к моим обязанностям?

— Так, Михал, приступай, — чуть остыл Потоцкий, — людей у нас мало, а работы много…

Три дня пролетели как один. Кмитич как шеф артиллерии обслуживал пять пушек. Артиллеристов не хватало катастрофически. Поэтому Мальгожата вызвалась помогать. Кмитич несколько раз отправлял девушку в Старый замок, но упрямая полька не слушалась. Потеряв всякую надежду упрятать девушку в безопасное место, Кмитич разрешил:

— Ладно, оставайся со мной, но при условии, что будешь делать то, что я скажу, и сидеть там, где я укажу.

— Согласна! — просияли глаза Мальгожаты.

«Похоже, для нее война — это просто игра», — думал про себя Кмитич. Он по ходу дела стал спешно обучать девушку, как обращаться с фитилем, с какой стороны стоять от ствола пушки…

По соседству располагались пять пушек очередного шефа артиллерии. Это был высокий длинноволосый австриец в широкополой шляпе, надвинутой глубоко на брови. Австриец периодически глухо кашлял и громко четко командовал по-немецки с легким акцентом. «Может, венгр?» — думал Кмитич, с сочувствием глядя на коллегу… Михал, еще один шеф артиллерии, под именем шотландца Кноринга ушел под командование Гумецкого в Новый замок. Там собралось около 500 человек — треть всего гарнизона, в котором насчитывалось немногим более 1500 человек. «Совсем не густо», — думал Кмитич. Старый замок защищали драгуны Володыевского и сердюки Мотовила числом до шестидесяти человек.

Вообще Кмитичу показалось, что фортеция Каменца по сравнению с укреплениями Смоленска 1654 года куда надежнее и по крепости стен и бастионов, и по количеству артиллерии. Пороха также было в избытке. Не хватало лишь артиллеристов и ратников на эти самые крепкие стены и бастионы. Гарнизон и в самом деле был малочисленным. Посему Кмитич, Володыевский, Михал и прочие офицеры разрывались на части.

14 августа на окраинах Каменца появились первые турецкие отряды. Об этом стало известно, когда в город в течение дня прибыли две потрепанные в боях с передовыми частями турок посполитых хоругви. Они и рассказали Потоцкому, что после переправы через Днестр турецкая армия пошла на Каменец-Подольский широким фронтом в пятнадцать верст, сначала от Руды до Ходоровец, далее, обходя Каменец с запада, на Орынин, не давая возможности новым подразделениям прийти на помощь городу. Так, султан стал под Каменцем в то время, когда в город еще не успели доставить закупленные Собесским боеприпасы… Кольцо блокады сомкнулось. Теперь Каменец и его защитники могли рассчитывать только на самих себя и тех, кто успел проскользнуть в город.

И почти сразу, как только за последними прибывшими хоругвиями подняли мост и захлопнули ворота, у стен появилась пестрая турецкая конница числом в тысячу расфуфыренных смуглых всадников в ослепительно белых чалмах. Защитники припали к зубцам стен Старого замка, рассматривая это блистающее серебром и золотом доспехов и пестрых одежд улюлюкающее войско — египетскую султанскую гвардию мамлюков. Всадники ярко разукрашенным табуном скакали вдоль берега серебристой Смотричи, поднимая облака пыли, потрясая в воздухе своими дротиками, выкрикивая по-арабски всяческую хулу на христианские святыни.

— А ну, огня! — скомандовал Потоцкий, и канониры запалили фитили, рявкнули пушки. Ядра долетели до краев этой пестрой кавалерии, и несколько всадников срубило чугунными снарядами. Вся орда резко качнулась в сторону от стен города. Теперь ядра ложились уже не так точно.

Рядом с Потоцким, перегнувшись через стену, стояли Кмитич, Володыевский и лучник Мушальский с неизменным луком через плечо. Мушальский понимал турецкий язык и даже чуть-чуть арабский — несколько лет провел в султанской неволе.

— Вот же басурманская холера! Нашу Божью Матерь и Христа ругают своими погаными языками! — процедил Мушальский.

— Может, вылазку сделать да вдарить по ним гусарами да драгунами? Тут же делать особо нечего! — повернулся Кмитич к бурым усам Потоцкого. Лицо старосты покраснело от злости. Он едва сдерживался, чтобы самому с саблей в руке не прыгнуть вниз со стены и ринуться на этих наглецов.

— Разрешаю! Кто охотник? — резко развернулся Потоцкий.

Вызвались все, кто стоял на стене.

Кмитич даже не успел облачиться в гусарские латы, впрыгнул в седло как был — в шведском мундире, в последний момент лишь надев на голову гусарский шлем. Мушальский с двадцатью драгунами выскочил по опущенному мосту первым. Пушки, до сих пор не дававшие египетской гвардии приблизиться к стенам, враз смолкли, чтобы не задеть своих.

Египтяне нестройной лавой рысью не спеша пошли навстречу. Драгуны скакали линией, сохраняя строй. Вслед выскочили гусары. Кмитич сидел в седле и молодецки свистел, подбадривая кавалеристов:

— Давай, хлопцы! Покажем этим нехристям, что есть лучшая христианская конница!

Драгуны притормозили, дали рваный залп из пистолетов. Султанские всадники первого ряда начали вываливаться из седел, кто-то падал вместе с не менее нарядным, чем седок, конем… Второй залп — и драгуны расступились, давая гусарам место для атаки. В цветастом табуне египтян поднялся страшный гомон: не то переполошились, не то подбадривали друг друга криками. Кмитич скакал первым. Он мастерски увернулся от брошенного дротика, свесившись с горячего коня на правый бок. В этом висячем положении, удерживаясь лишь левой рукой и ногой, полоснул карабелой египтянина в бордовой куфье и блестящих на солнце доспехах. На фоне белоснежной чалмы лицо араба казалось почти черным. Удар пришелся прямо в незащищенный бок мамлюка. Тот коротко вскрикнул и, взмахнув в воздухе руками, упал с коня. Нога в ярком зеленом сапоге с острым носком застряла в стремени, волоча поверженного всадника по пыльной подольской земле. Этот мини-поединок воодушевил гусар. Они громкими голосами приветствовали успех полковника. Со стены также раздались радостные возгласы. А Кмитич уже сел в седло, оглянулся по сторонам, направил коня к очередному мамлюку и срубил его первым же ударом. Как сноп, египтянин рухнул с коня на землю… С пиками наперевес панцирные кавалеристы обрушились на египетскую гвардию, которая уже частично разворачивалась для бегства. Крики людей и ржанье коней затопили всю долину, все вокруг затянуло пылью из-под сотен копыт…