– Я знаю двадцать девять колен моих предков, ты, отродье свиньи и лягушки! – возмутился Маттах. – Не слыхал, чтобы кто-то из них убил Бога, а вот таких, как ты, они зашивали в мешок и топили в дерьме!

– Довольно! – рявкнул Болеслав. – Рыцарь Илия и рыцарь Вихман сойдутся конно. Потом – пешая схватка. Ты! – бросил он суровый взгляд на Маттаха. – Можешь в ней участвовать. Но без лука!

– Я эту шлюху простым ножом зарежу, – насупился Маттах.

– Ты не будешь драться! – заявил Илья. – Я, Рулав и Гудмунд!

– Ты не можешь мне запретить! – запальчиво воскликнул Маттах. – Он оскорбил меня, и я его убью!

– Прежде он оскорбил меня! – возразил Илья. – А ты – мой брат! Я вполне могу заменить тебя в мести! Не сомневайся, я всё сделаю ничуть не хуже.

– Ага! Жаль, что у тебя нет жены! Я бы вполне мог заменить тебя на ложе! И сделал бы всё ничуть не хуже, уж не сомневайся! – сердито закричал Маттах, вызвав взрыв хохота у всех, кто понимал по-словенски.

Даже германцы заухмылялись, когда им перевели.

Илья промолчал. Ему надо было подумать, как биться с Вихманом.

В конных поединках он доселе не участвовал. Только в битвах. А вот рыцарь из Остервальде в таких сшибках, скорее всего, мастак. У них это любимое развлечение. Как утверждали пражские знакомые, благородные от простых воев тем и отличаются, что умеют биться верхами, и кони у них настоящие, боевые, особой выучки. Ну, это понятно. Илья Голубя своего тоже жеребчиком взял и учил долго и кропотливо. Как друга учил. Да он друг и есть. И германским скакунам ничем не уступит.

Ладно. Может, и есть у рыцарей германских какие-то особые умения и хитрости, но Илье они неведомы. Так что будем бить по-простому. Чтоб как упал, так и не поднялся. Ишь, хитрец какой! Когда Илья ему биться предложил, так сразу: пленник, выкуп. А теперь, значит, скучно ему. Ну я тя развеселю, Вихман из Остервальде. Полгода смеяться не сможешь. Пока ребра не срастутся.

Убивать Вихмана Илья не собирался.

А вот другого, в братниных доспехах, убить придется. Иначе Маттах обидится.

Гнезно. Ристалище

Для поединка освободили одну из рыночных площадей. Аккурат перед Детинцем. Чтобы Ода со стены могла видеть, как ее рыцарям наваляют.

– Ты уж постарайся, Илия, – попросил Болеслав. – Под моим гербом бьёшься, не опозорь меня, Сапожок!

– Сам вызвал, вот и бьюсь, – проворчал Илья, разминая плечи. – А позор там или не позор… Я ваших правил не знаю. Как умею, так и положу.

– Меня устроит, – ответил князь. – Главное, чтоб он лежал, а не ты.

– В этом не сомневайся! – пообещал Илья, сунул Голубю морковку и без обычной лихости переместился в седло. Железа на Илье нынче многовато, чтоб прыжком на коня взлетать. Уговорили советчики на двойную кольчугу еще и панцирь надеть. Ну да ладно. Вон противник упрятался в броню, как рак двуногий. И шлем надел с наносником аж до подбородка, с нащечниками и кольчужной сеткой пониже глаз. Чисто рак в скорлупе. Ну, едали мы и раков!

Миловид подал Илье сначала большой верховой щит, потом тяжелое копье с древком саженной длины и широким железком на длинной трубке. Гудмунд Илье свой хогспьёт одолжил.

А вот у Вихмана копьецо другое. И подлинней раза в полтора, и наконечник узкий, только для колющего удара. Не копье даже – пика.

Ишь, красуется. На шеломе трубка, из трубки перья разноцветные торчат. С плеч такой же яркий плащ свисает, закрывая конский круп. Ну, плащ Илье тоже пригодится.

Гуднул рог. Вокруг заорали. Илья наклонился, сказал Голубю в ухо: «Пошел!» – и жеребец пошел. Неторопливой рысцой, как велено.

А вот Вихманов конь сразу взял с места в галоп, стремительно разгоняясь…

Только что противник был в полусотне шагов, и вот уже наконечник германского копья летит Илье прямо в лоб.

Княжич еле успел уклониться. Вернее, это Голубь отыграл влево… И страшнейший удар выбил из рук подставленный щит, который тут же развалился на две половинки. Вот же! Хотел привычный взять, а не эту… калитку. Илью непременно вынесло бы из седла, будь он полегче и не умей клещами вцепляться в конские бока.

Голубь присел на задние ноги и всхрапнул: больно! Тем не менее развернулся жеребец куда быстрее, чем пронесшийся мимо германец. И вихрем налетел на разворачивающегося для нового разбега противника. Ударил грудью в левый бок коня, притиснув ногу вскрикнувшему рыцарю, и отбросил коня и всадника прямо в шарахнувшуюся толпу.

Однако рыцарский конь оказался крепок. Устоял. И всадник его тоже оказался хорош: отшвырнул бесполезное копье, цапнул с пояса меч, разворачивая жеребца правой стороной…

Илья крутанул хогспьёт и рубанул по шлему германца. На всю площадь грохнуло. Тяжелое копье в руках княжича летало, словно франкский меч весом в три гривны. Перехватив двумя руками, привстав на стременах, вбил острие в прикрытую длинной кольчужной юбкой ляжку Вихмана. Воткнул и тут же выдернул, откинувшись назад.

Рыцарь замычал, махнул мечом… Илья сбил вялый удар трубкой наконечника и уколол снова, под правую руку германца. Тот развернулся не слишком ловко, попытался закрыться щитом… Не успел. Удар прошел. Но уже не в прикрытую тонкой кольчужной сеткой подмышку, а в самый край нагрудного зерцала. Княжич навалился всем весом, но бронь оказалась добрая: устояла. Зато не устоял сам Вихман, не сумел удержатся в седле. Илья, поднажав, спихнул его наземь. Упал германец, впрочем, ловко. Не навзничь, а боком, и хотел было встать, но подвела раненая нога, и он снова завалился, уже на спину.

Илья мог бы его добить, даже не спешиваясь, но пожалел. Лишь ткнул легонько хогспьётом в нащечную пластину и отъехал.

Тут же набежали слуги. С Вихмана сняли шлем. Лицо рыцаря было залито кровью, но главная рана была не на голове. Из пробитого бедра хлестала кровь. Впрочем, подоспевший лекарь уже принялся за дело. Может, и выживет рыцарь Вихман из Остервальде. Но в пешем бою участвовать точно не будет.

– Старший, мы тебя очень уважаем, – Рулав попытался изобразить восхищение. Даже глаза слегка закатил. – Даже, можно сказать, почитаем…

– Чего вы хотите? – перебил Илья.

– В драку не лезь! – заявил Гудмунд. – Постой в сторонке. Дай и нам чуток славы!

– Добро, – не стал возражать Илья. – Если они сами ко мне не полезут. А тебе наказ: этот, в черной броне, жить не должен. Он Маттаха оскорбил.

– Накажем! – прогудел Гудмунд Праздничные Ворота. – Нельзя маленьких обижать!

И загоготал.

Места под будущую пешую схватку отвели меньше, чем под конную. Порядок поддерживали дружинники Болеслава и гнезнинская стража. Сам князь восседал в установленном на помост кресле. Со стен Детинца его было отлично видно. Но стрелой не достать. То есть тот же Маттах мог бы, но таких лучников у Оды не имелось.