Он отвел взгляд от зеркала, словно не в силах на себя смотреть.

— Я не хочу быть в зависимости от того, какие чувства ты во мне вызываешь. Тебя всегда было слишком много для меня. Никогда недостаточно. Не знаю, как справляться с силой под названием «Имоджен». Ты такая красивая и страстная. Я даю обещания, которых не могу исполнить, просто ради того, чтобы дотронуться до тебя. Я хочу тебя так сильно, что это невыносимо.

— Не хочу быть твоим разрушительным импульсом, Тревис. Я хочу…

Она хотела быть любимой. Желанной. Так она думала поначалу, когда была молода и наивна, когда за неделю стала жертвой слепой страсти. Она хранила себя до мужа, потому что верила, что если мужчина на ней женится, то только по любви.

Теперь она была старше и мудрее, но…

— Я хочу тебе нравиться. — Ее голос дрожал. — Хотя бы немного. Нас должно связывать что‑то еще, кроме оргазма. Да, пожизненная преданность оказалась для нас обоих слишком серьезным требованием. Я знаю. Четыре года назад мы должны были ограничиться романом, но роман сейчас — это сумасшествие. Ты отталкиваешь меня. Я — твой благотворительный проект, мы слишком не равны.

— Это не благотворительность. Я помогаю тебе, потому что хочу этого. Потому что мне не все равно. Я бы не простил себя, если бы не сделал этого. — Он посмотрел ей в глаза.

«Не все равно». В ее груди начала биться глупая, наивная надежда.

— Но мне сложно тебе доверять. И в этом не только твоя вина. Я не доверял тебе еще до того, как у меня появилась причина.

— Значит, я оправдала твои ожидания.

— А насколько доверяла мне ты?

— Ты не дал возможности проверить.

— Справедливо. И в этом я вижу потенциал для нашего романа. Романа, в котором не будет дополнительного давления в виде брака или ложных мотивов.

— Без ожиданий? Даже без будущего? — Она хотела, чтобы оба согласились с правилами, хотя это и причиняло боль.

— Да.

Не так плохо. Ему действительно не все равно, а возможность сложить оружие приблизит ее к покою, о котором она так мечтала. Хотя бы что‑то.

Она поцеловала его в запястье, и внезапно все эмоции вырвались наружу и притянули их друг к другу. Он прижал ее к себе и поцеловал — сильно и нежно одновременно; страстно и сладко. Как же сладко! Они долго стояли так, касаясь друг друга и продолжая целоваться. Она снова и снова проводила пальцами по его волосам, по такому знакомому ежику. Он держал ее за ягодицы и целовал в шею, посмеиваясь от удовольствия, когда от его прикосновений она дрожала и стонала.

— Это все еще моя слабость.

— Я дойду до твоей поясницы, прежде чем мы закончим. — От его бархатного голоса по всему телу расходились мурашки.

По его лицу было понятно, что она стоит всех сложностей, на нем читались одобрение и голод, чистое желание, все его внимание было приковано к ней. Как же опьяняет, когда на тебя смотрят вот так. Вот почему когда‑то она в него влюбилась.

Она закрыла глаза, чтобы не начать верить в невозможное, и, погладив его по шее, притянула ближе. Тревис подхватил ее на руки и, перенеся в комнату, поставил на кровать.

— Я хочу посмотреть на тебя целиком. — В голосе Имоджен слышалась робость, она теребила пуговицы на его рубашке. — Чувствовать тебя.

Он выдернул рубашку из брюк и резко стащил ее, чертыхнувшись, когда запонка застряла на запястье. Имоджен засмеялась.

— У нас вся ночь впереди.

— Ты не представляешь, как сильно я хочу обнажиться перед тобой. — Он одним движением освободился от оставшейся одежды.

Одного его вида было достаточно, чтобы она растаяла. За прошедшие годы Тревис стал еще более мускулистым, плечи словно расправились. Плоский живот и узкие бедра выглядели еще сексуальнее, а его плоть уже дрожала от возбуждения.

Он был огромен и внешне агрессивен, но его руки с удивительной мягкостью снимали с нее платье, обнажая грудь. Под его взглядом соски затвердели еще сильнее, он словно вскрывал раковину с жемчужиной и за этим процессом забывал даже дышать. Тревис осторожно поднял ее руки, давая платью соскользнуть вниз. Она осталась в одних трусиках и черных лодочках с бархатными ремешками. Он осматривал ее с ног до головы, и его дыхание становилось все более частым; от его взгляда кровь разбегалась по венам, Имоджен била такая сильная дрожь, что она едва удерживалась на ногах.

Медленно, мучительно медленно он снял с нее трусики, освобождая тело миллиметр за миллиметром.

— Не зажимайся, пусть они упадут.

— Тревис.

— Я знаю, я тоже хочу тебя. Но дай мне посмотреть.

Шелк наконец скользнул вниз, но Имоджен чувствовала нарастающую беспомощность. Под его поглаживаниями она могла только стонать, а ей так хотелось быстрее слиться с ним. Тревис придвинулся еще ближе, обжигая ее жаром своей кожи. Их поцелуй был страстным и глубоким, они отбросили все ограничения и целовались так, что едва могли устоять на ногах. Ей хотелось вжаться в него, почувствовать его изнутри всем своим телом.

Внезапно она оказалась на спине, под его большим телом и пристальным взглядом.

— Я должен сделать это аккуратно. — Он достал презерватив.

— Не могу дождаться.

Он перевернулся, дав ей оказаться наверху.

— Сделай что хочешь, а потом я сделаю по‑своему.

В каком‑то неутолимом голоде она с новой силой вжималась в него, пытаясь стать одним целым. Второй оргазм был еще сильнее и приятнее, чем первый. Наконец она опустилась на него, на все его крепкие мышцы, скрывающие под собой взрывные гормоны.

— Спасибо.

— Ну нет, моя красавица. Это было для меня, и это было прекрасно. А теперь я дам тебе то, за что ты действительно сможешь быть благодарна.

Он перевернулся, так чтобы она снова оказалась под ним, и принялся целовать, покусывать, облизывать ее всю с ног до головы. Он действовал медленно и спокойно, никуда не торопясь, начав с ее груди и спускаясь все ниже. Каблук застрял в простынях, и Тревис опустился на колени, чтобы очень осторожно снять с нее обувь и покрыть поцелуями лодыжки. Кончиками пальцев он поглаживал ее под коленями, внутренней поверхностью бедра она чувствовала его щетину.

Возбуждение нарастало, и внезапно он с порочной улыбкой развернул ее на живот и, прикусив ягодицы, начал покрывать поцелуями поясницу, настолько чувствительную, что по телу Имоджен разошлись мурашки.

Он раздвинул ее бедра таким уверенным жестом, что она вскрикнула; она не могла говорить и едва дышала, ее переполняло блаженство.

— Я могу делать так бесконечно. Трогать тебя, пробовать тебя. — Он устроился поудобнее.

Долго‑долго он продолжал играть с ней таким образом, давая почувствовать свой вес, передавая ей свой запах. Возможно, это демонстрация власти, но казалось и чем‑то другим. Это не было угрозой — скорее напоминанием, что она может ему доверять.