— Генри занимался всем и сразу, а я чувствовала себя довольно одиноко; было сложно поверить в любовь, когда его внимание принадлежало кому угодно, но не мне. И только когда я причинила ему такую боль, что он не смог меня простить, я поняла, насколько глубоки его чувства.

— Но он простил вас, я видела, как вы танцевали прошлой ночью. Вы так мило смотрелись вместе.

Улыбка матери не достигала глаз, она пристально смотрела на Тревиса.

— Измена — это очень неприятно. И если моя незрелость — единственное, что стоит между нами, я бы попробовала снова. Даже сейчас.

К ним подошла знакомая, и они какое‑то время общались на безобидные темы. Но вскоре Имоджен отошла в туалет и оставила Тревиса наедине с Элизой.

— Мне она понравилась.

Его молчание стерло с ее лица улыбку.

— Тревис, если я виновата в том, что ты не можешь открыть свое сердце…

— Не ты.

Может быть, ее действия повлияли на то, как он относился к браку, но…

— Я не понимаю даже, для чего вообще нужен брак. И не говори про детей — ты только что упомянула, что материнство тебя ограничивало. Это не пожизненное обязательство, мы оба доказали, что это не так. Так зачем переживать по этому подводу? Это социальный конструкт, который не имеет никакого смысла.

Элиза озадачилась.

— Но я не говорила о браке. Я говорила о любви.

— Это тоже временное явление. — Если вообще существующее.

Мать хотела запротестовать, но ведь она и сама обманула отца, потому что не верила в его любовь. Ее было недостаточно, чтобы хранить ему верность. А после уже отец полюбил другую и доказал, насколько непостоянно сердце.

Может, Имоджен не такая эгоистка, как ему казалось во время брака, но она не любила его — недостаточно, чтобы быть честной. И сейчас, когда о любви все еще рано говорить, он с большой бережностью относился к тем точкам пересечения, которые они нашли.

— Нам хорошо, мама. Пожалуйста, не вмешивайся.

— Да? Отец тоже так думал — и что получилось?

К возвращению Имоджен семейного воссоединения не случилось, хотя Тревис и начал смотреть на мать. Она чувствовала свою ответственность за встречу, но им пора было собираться к Генри. К счастью, дети позволяли отвлечься. Напряжение вернулось только вечером, когда детей отправили спать.

Все сидели вокруг дерева, мерцающего огоньками, и угощались вином из бутылки с семейной эмблемой, когда Гвин спросила Имоджен, не скучает ли она по празднованию со своей семьей.

— У меня нет семьи. — Имоджен пояснила, что еще в детстве потеряла мать и сестру, а отец умер в этом году.

— Это твое первое Рождество без него. Мне так жаль.

— Мы не праздновали. — Ответы давались без заминки. — И мне очень понравилось с вами, я благодарна за приглашение.

Сколько раз на нее смотрели вот так — словно хотели и боялись спросить, связано ли с религиозными причинами, что они не праздновали.

— Вообще?

— Несколько раз я наряжала елку, но… — Имоджен чувствовала на себе взгляд Тревиса.

По дороге в спальню он спросил:

— Твой отец даже не дарил тебе ничего?

— Пожалуйста, не будем портить приятный вечер. — Ей не сразу удалось найти слова для ответа. — И не думай, что ты должен как‑то это восполнить и сделать мне завтра подарок. Это расстроит меня.

— Почему?

— Не хочу благотворительности.

Он обнял ее, не давая расстегнуть блузку.

— Я ненавижу его.

— Не стоит тратить на это энергию.

— Как скажешь.

Поцелуй перерос в нежнейший секс, а утром Тревис принес Имоджен кофе со взбитыми сливками и шоколадной стружкой.

— Малышка уже проснулась и умоляет открыть подарки. Ты хочешь открыть свой здесь или спустишься вниз? — Он поставил чашку на столик и вытащил коробочку в золотистой бумаге.

— Я же просила…

— Они так хорошо смотрелись на тебе, что я решил их оставить и подарить, Рождество тут ни при чем. — Он мазнул ее по носу взбитыми сливками. — Скажи «спасибо».

— Серьезно? — Она хотела оттолкнуть коробочку, но предательские пальцы уже разворачивали упаковку. У него удивительный вкус в украшениях, и серьги и подвеска были такими красивыми, что ей действительно не хотелось с ними расставаться.

— Да. Счастливого Рождества.

У Имоджен перехватило дыхание — впервые за двенадцать лет оно действительно было таким. Она потянулась поцеловать Тревиса.

— Спасибо.

Все эти четыре года Имоджен винила себя в том, как сложился их брак. Опираясь на отношения с отцом, она по умолчанию приняла на себя ответственность за то, что Тревис не полюбил ее. Последняя встреча добавила чувства вины — Тревис вел себя очень высокомерно и злился, а после согласился, что развод действительно отличная идея. Она так и осталась в уверенности, что ничего не вложила в их отношения.

По мере прояснения юридических вопросов Тревис все меньше разговаривал с Имоджен, и это возвращало ее в детство и заставляло чувствовать себя недостойной любви. Ее снова отвергали.

Два дня передышки, секса и удовольствия от визита к его семье напомнили, почему она вообще в него когда‑то влюбилась. Он демонстрировал свой ум в разговорах с Витто об инвестициях, но при этом продолжал прислушиваться к ней. Он был джентльменом, а в его одержимости порядком было даже что‑то приятное — он вешал ее пальто, вытирал муку со щеки. А в общении с племянниками открывался совсем с другой стороны, заполняя сердце Имоджен нежностью.

Однако нужно не забывать о реальности, которая и сама напомнила о себе. Первый раз — когда в самолете он надел наушники, чтобы посмотреть какие‑то относящиеся к работе ролики. А потом — когда всю дорогу от аэропорта куда‑то звонил.

Она была не столько уязвлена, сколько опечалена. Это амбиции вынуждали его забывать о ней? Или же он восстанавливался после близости последних дней? Ее было слишком много, как он сказал в первую ночь в Чарльстоне. Но тогда разве это лучше, чем когда тебя недостаточно?

«Я даю обещания, которые не могу исполнить, просто ради того, чтобы дотронуться до тебя».

В этот раз он не давал никаких обещаний — и, хотя Имоджен старалась помнить об этом, она чувствовала, что расставание причинит ей сильную боль.

— Ты меня слышишь?

Они уже вернулись, и она сидела на веранде, потерявшись в мыслях.

— Что? О, прости. — Она пыталась понять смысл его вопроса. — Нет. Прости, я не слышала, что ты сказал.

— Мне нужно уйти в офис. В каких мыслях ты заблудилась?

— Думала о визите ко врачу. — умолчание помогает защитить себя.