Холёная сучка с дизайнерским маникюром и погонами майора щебетала о «преступном сообществе» и «коррупционной сети». От этих слов стало неуютно. Липкое противное чувство. Почти забытое. Словно лезешь в аэропорту за паспортом, а его нет на привычном месте. Я набрала мужа. «Абонент недоступен». Набрала снова, уже с вертушки. Параноик Фил говорил, что кнопочные телефоны невозможно взломать и подслушать. Его Vertu был копией моего, только без шагрени и брюликов. Сплошной титан. Звонок прошёл, но ответа не было. Беспокойство усилилось.

Я могла мурыжить мужа неделями. Игнорить, не брать трубку, устраивать бурные сцены и мелкие истерики. Его это только смешило. Фила считали холодным, жёстким, нудным, бездушным. Всё это было неправдой. Я знала, что он всегда перезвонит мне, знала, что вытащит меня из любого дерьма, знала, что он никогда меня не обидит.

Мы познакомились с Филиппом Затонским пять лет назад. Точнее, тогда он встретил меня. Я нашла его на два года раньше.

Предложение на рынке жён для олигархов значительно превышает спрос. Тут и молоденькие мокрощёлки с сиськами и попками, тугими, как антоновские яблоки, и светские львицы с модным бэкграундом – актрисы, певицы, телеведущие. Матёрые хищницы. Опытные бойцы. Деньги и большие деньги отличаются, как кофе и кокаин. Первый бодрит, второй сносит голову напрочь. Заработать их нельзя. Можно или украсть, или выйти за них замуж.

Мандраж выгнал меня на улицу. Тёплый, как молоко, воздух августа обволакивал тело. Россыпь мелких фонариков, лучистых, словно звёзды Ван Гога, повисла в клубящемся раннем вечере. Большие деньги делают весь мир твоей собственностью. Всё можно купить: машины, тряпки, рестораны, людей, особенно людей. Только в этом настоящая свобода.

Мне было плевать, что на мне надето (Гуччи), где я нахожусь (Турандот), что пью (Dom Perignon Brut). Я любила напитки покрепче, но хотела сохранить ясный рассудок. Лишившись вдруг внутренней связи с Филом, я почувствовала космический холод. Ощутила себя одинокой поджарой охотницей, словно и не было этих пяти лет. Я думала о муже и впервые волновалась за него.

Любовницей быть проще и выгоднее, чем женой. Это контракт. Деловые отношения. Любовницам не изменяют, любовниц не бросают. Когда закрыт один контракт, можно открыть следующий. Можно открыть даже несколько контрактов, если хватит актёрских способностей и здоровья. Тебя ценят. Тебя рекомендуют как тренера, как стоматолога, как юриста. Шпилят, конечно, но зато в приятных интерьерах.

Любовницам помогают. Ведь бедняжки лишены домашнего тепла и заботы. Им открывают маленькие женские бизнесы: бутички, салоны красоты или турагенстства, организуют прослушивания, устраивают роли, продвигают в ротации. Наигравшись, любовниц пристраивают по жизни, как котят, чтобы потом совесть не болела за тех, кого приручил.

Многие девчонки останавливаются на этом, живут в своём собственном мирке, сходят с дистанции и выходят потом за дураков или альфонсов. Но я знала, чего хочу. Статуса. Положения. Фамилии. Мужа.

Фила я заметила на Кубе. Остров Свободы, дорогих сигар и дешёвых шлюх. Странное место для богатого русского. «Золотую сотню» Форбс я знала лучше, чем алфавит. Филипп Затонский, вице-президент и совладелец банка «ИнТех», восемьдесят второе место. Скромно, если не знать, что за этим стоит два с половиной миллиарда долларов личного состояния.

Меня притащила на Кубу подруга Катя Санчес. Её муж был испанским танцовщиком, а сама Катя раскручивала папиков на съёмки клипов в самых безумных уголках мира. Думаю, ей просто нравилось тусоваться. Катя была энергичной маленькой брюнеткой с выбритыми висками и сочной, великоватой для её роста задницей. Всё её тело покрывала вязь причудливых разноцветных татушек, которые она умудрялась дополнять в каждой новой стране. Мужики старше пятидесяти от Кати просто млели. Хорхе Санчес совсем не говорил по-русски, ебал всё, что движется, любого пола и не мешал жене заниматься искусством. Удивительно гармоничный брак.

В дизайнерских тряпках я ходила по грязным улицам Гаваны, в драных джинсовых шортах гоняла мяч с местными чикос и плескалась в бирюзовой воде Карибского моря вообще без всего. Катя была в восторге, папик в экстазе, Хорхе причмокивал губами, называл pequenachupa-chupa[5], и мечтательно закатывал глаза. Через два дня съёмочный табор уехал, а я осталась.

«Может, это и есть твой настоящий дом? – говорила мне Катя, то и дело порываясь обнять. – Здесь, на Кубе, среди невиданной природы и незнаемых ранее людей ты найдёшь покой».

Мне было срать на Кубу. Я наблюдала за Филиппом. Пока Катя не скрылась за горизонтом, я даже дышать боялась в его направлении. Как редкую краснокнижную птицу, я берегла его от браконьеров. Это не лысые потеющие папики, которые самоутверждаются за счёт своих бабок. Эти люди уже всё и всем доказали. Высшая лига. Так высоко я ещё не забиралась.

Очень осторожно, словно разглядывая древний пергамент, который грозит рассыпаться прямо в пальцах, я приближалась к Филиппу. Переехала ближе. Его отель я бы не потянула, но, к счастью, в лобби пускают всех, кроме оборванцев, а я выглядела представительно. Я растягивала крохотную чашку кофе с корицей на несколько часов, выжидая, пока чета Затонских не спустится к завтраку. Изучив их привычки, я заранее занимала соседний стол и, навострив ушки, ловила обрывки разговоров.

Мадам Затонская выглядела старше мужа, хотя в сети я узнала, что они ровесники. Школьная любовь, ранний брак, два десятка лет вместе. Она уже вступила в борьбу с неумолимым временем, но вела её нехотя и постепенно проигрывала. Фил же, подтянутый и худощавый, выглядел лет на десять моложе, и это её раздражало. Я уже тогда про себя называла его Филом, услышав раз омерзительное обращение «Филя». Филиппа передёргивало каждый раз от такого прозвища, но супруга этого или не замечала, или игнорировала.

Светлана Затонская пережила взлёт мужа, но так и не осознала этого. Она не видела рядом с собой олигарха, небожителя, вершителя судеб, человека, способного купить небольшую страну. Для неё это был зануда Филя, с несмешными шутками и дурными привычками. Она быстро привыкла к удобствам, которые давали деньги, но не задумывалась о том, откуда они взялись.

Это частая ошибка первых жён. Поэтому от них быстро избавляются. Из моих подружек «первой» была только колхозница Милка. Но в её доме царил настоящий культ депутата Филимонова. Над камином в гостиной висел ростовой портрет, на котором Филимонову пожимает руку гарант конституции (за пятнадцать лет депутатства это случилось лишь однажды), в холодильнике мёрзла любимая филимоновская «Посольская», даже дровяная баня топилась с утра, на случай если вдруг Филимонов оторвётся от государственных дел и завернёт в родную усадьбу. Не удивлюсь, если по той же