Поэтому предстоящий визит в антикварный магазин для Нюмы был не праздником. А почему, собственно говоря, это не сделать Самвелу?! Ведь идею «бизнэса» подал его племянник Сережка! И посредника из Эстонии рекомендовал Сережка… Довольно неприятного типа: напыщенного красавчика, с нарочитым эстонским акцентом. Пришел на прошлой неделе без предупреждения. Расселся, точно у себя дома, сожрал без всякой совести почти все оладьи, что Нюма пожарил с расчетом на два дня. Накладывал себе одну оладью за другой и поливал сгущенкой, подлец. Словно сам принес эту сгущенку. И, главное, бахвалился. «Мы, — говорил, — эсты, работящие балтийские люди, одарили вас, бездельников и лентяев, лучшим в мире сгущенным молоком». Нюму разозлило нахальство молодого человека, да и оладьи он жарил не для этого обжоры. Не церемонясь, Нюма отодвинул в сторону тарелку с двумя последними оладьями и полупустую банку со сгущенкой. «Это на потом!» — произнес Нюма со значением. Гость нисколько не смутился, выложил доллары, посланные «для дела» племянником Самвела и повторил пожелание: вещи должны быть не только ценные, но и компактные…

«Ара, что значит компактные?! — волновался потом Самвел. — Если эта „Игра в кости“ некомпактная, что будем делать?» — «Подарим Точке, она любит косточку», — ответил тогда Нюма…

Точка всерьез восприняла это обещание, не вникая, о какой косточке шла речь. Она бежала вдоль поребрика тротуара, постоянно оглядываясь на Нюму — не передумал ли он? «Вообще, в последнее время он стал большой врун, — с огорчением размышляла собачка. — Кто его тянул за язык?! Обещал пойти на Сытный рынок? Обещал! Мол, там есть ларек, в котором меняют валюту на рубли. И что?! Врал! Сейчас идет на Пушкарскую, в антикварный магазин. А Сытный рынок?! Все же несолидно, в таком возрасте врать маленькой собачке».

А Нюма и не думал врать. Он собирался на Сытный рынок, но позже, после визита в антикварный магазин. Там он был намерен определить настоящую цену их первой закупки майолики «Игра в кости»…

В тот самый магазин на улице Ленина, где подрабатывала уборщицей дворник Галина. Сперва, это обстоятельство смущало Нюму: зачем лишние разговоры, сплетни? Но поразмыслив, решил пренебречь. Наоборот, пусть знают, что Бершадские не самые разнесчастные жильцы дома на Бармалеевой. Что покойная Роза не без основания держала марку женщины обеспеченной, удачно устроившей свою жизнь. К тому же, другого антикварного магазина поблизости не было. Не идти же в скупку на Разночинную, где Самвел учинил драку…

«Но каков старик, — с завистью думал Нюма, вспоминая недавнюю потасовку. — Головой в лицо… Еще этот нож…» Сам Нюма за всю свою долгую жизнь ни разу ни с кем не дрался. Разве что на войне, вместе со своей пехотой. Он был здоровым, сильным, ловким. Шел в атаку азартно, зло. Неспроста командиры восхищались: «Ну, Бершадский…» И представляли к наградам. Однажды далее слышал за спиной: «А еврейчик-то наш, никак смерть ищет. Кто бы подумал!» Хотелось тогда дать в морду. Обернулся, увидел белесое, безбровое лицо под грязной пилоткой, поросячьи глаза. И… лишь усмехнулся. Вот, пожалуй, и все его драки. А в мирной жизни он благоразумно обходил любое подозрительное скопище людей, откуда пахло сварой. И в юности, и во взрослой жизни.

Впрочем, однажды было дело на прогулочном катере… Он поднимался на вторую палубу следом за Розой — они только-только поженились — и вдруг услышал: «Ну и жопа, мне б такую, сутками бы не слезал». Сказанное было явно в адрес Розы. Обернулся, видит крепкий такой парень из обслуги катера, стоит у входа в рубку. А главное, и Роза слышала. Чуть повернув голову, она окинула Нюму странным взглядом. Пришлось подойти к парню и, без лишних слов, врезать по морде. Да так, что бедняга завалился в рубку, вскинув ноги в новеньких босоножках. Подскочил еще какой-то тип, из обслуги. Пришлось и того припечатать, заодно. Поднялся скандал… Потом, когда все утихло, Роза сказала: «Дурачок, радоваться надо, что восхитились задницей твоей жены, а не размахивать кулаками». Однако тон у Розы был довольный… А вот так, как Самвел, боднуть головой, по-хулигански, да еще припугнуть ножом?! На подобное Нюма не способен…

При столь решительном характере Самвелу самый раз ходить по антикварным бандитским гадюшникам. Нет, придумал отговорку, мол, его, с кавказской физиономией, не так поймут. Будут водить за нос, завышать цену.

Ладно, раз Нюма сходит, попробует. Но только — раз! В конце концов, затея с «бизнэсом» — затея племянника Самвела. Пусть тот и крутится. К тому же, как Нюма понял, больший навар за удачную сделку достанется Самвелу. А пока у Нюмы забот гораздо больше. Впрочем, сам виноват, такой характер…

Ну вот зачем он взялся поменять часть валюты, что принес эстонец, на рубли? Зачем?! Кто его тянул за язык? У Самвела спина разболелась, решил полежать? Ну так, не пожар — отлежался и пошел бы сам менять свои доллары. При том что скрыл от Нюмы, сколько всего валюты оставил эстонец. Конечно, Нюмы это не касается, и все же обидно. А главное, секретность, с какой вел Самвел переговоры! Когда жрать оладьи со сгущенкой, так в комнате Нюмы, а когда разговор по делу, то за стеной? Мол, у Нюмы собачка лает, мешает сосредоточиться. Действительно, Точка тогда раздухарилась не на шутку. Ей не понравился эстонец. Еще бы! Кому понравится, если с тарелки стремительно исчезают оладьи, а собачка стоит у ножки стула, задрав голову и никакого внимания. Пришлось ей напомнить о себе. Самвел воспользовался и пригласил эстонца в свою комнату; бросив через плечо Нюме — заходи, мол. Кто же зайдет, после такого приглашения?! Нюма и виду не подал, что обиделся. Но эстонца провожать не вышел. Пусть Самвел сам возится со сломанным замком в прихожей…

Идти до антикварного магазина недолго. Да и спрятанная в заплечный рюкзак майолика его не особенно отягощала. Так что Нюма не торопился. Его томили воспоминания. В доме, где аптека, на углу Ленина и Большого, жили Старосельские, те самые. В конце двадцатых, во время голода на Украине, они из Одессы перебрались в Ленинград. А теперь всем семейством подались в Америку. В соседнем доме, прямо над «Гастрономом», жил дружок Нюмы Володька Спирин. Умер от заражения крови. Работал хирургом в Первом «меде», заразился от какого-то нарыва. Большей нелепости и не представить, чтобы хирург умер от заражения крови! В том же доме жила Ксения, подруга Розы. Вышла замуж за стоматолога и тоже уехала, но в Германию.

Вот куда-куда, но в Германию, после всего, что немцы натворили, Нюма бы ни за что не уехал… И вообще, он бы никуда отсюда не уехал. Как его уговаривали Старосельские: «Наум! Посмотри вокруг! Ведь они нас ненавидят. И чем мы больше для них стараемся, тем больше ненавидят. Потому как люди всегда не любят тех, кто делает им добро. Чувствуют свою ущербность. Еще увидишь, что тут будет!» Нюма возражал, приводил примеры. Потом опустил руки. Трудно быть убедительным, когда многие друзья и знакомые ломанули в эмиграцию. Даже Роза колебалась, исподволь заводила разговор. Только Фира стояла скалой. Начни Роза заводить свою пластинку, как Фира молча покидала комнату и хлопала дверью…

Нюма подобрал поводок и завел собачку за угол, на улицу Ленина. На трамвайной остановке топталось несколько человек. Какой-то мужчина в пышной лисьей шапке держал на плетеном ремешке крупного пятнистого дога с купированным хвостом. При появлении Точки дог ожил, поднял свою медальную башку и в следующее мгновение рванулся к собачонке.