— Поменять? Что? Не понял.

— Майолику на что-нибудь равноценное. Но более… компактное.

— Вот еще… Новости! — растерялся антиквар. — Компактное… А что? Это интересно.

Антиквар поднялся со стула и проворно юркнул в подсобку. Через минуту он появился с миниатюрной скульптуркой…

— Вот! — сдунув пыль, воскликнул антиквар. — «Римский лучник». Бронзовое литье. Чеканка. Скульптор Лансере. Франция. Девятнадцатый век, — он перевернул вещицу и прочел. — Фабрика Шопена!

— Фабрика Шопена? — подозрительно произнес Нюма.

— Да! Вот выбито. Можете убедиться, — он протянул «лучника» Нюме.

Холодный металл приятно тяжелил ладонь. Нюма прилежно уперся взглядом в едва заметные закорючки…

— Фабрика Шопена, — важно заключил Нюма, возвращая «лучника».

Он подумал: «Действительно, вещь компактная. К тому же бронза, не расколется при тряске, как майолика, — обожженная глина, покрытая глазурью…»

— Но все равно нужен паспорт, — уныло осадил антиквар, — а по бартеру, так на так, даже неплохо.

Нюма кивнул, уложил майолику в рюкзак, сказал, что все обдумает, и вышел из магазина.

Едва он показался на улице, как Точка живым снежком ударила Нюму в живот всем своим белым тельцем. И захлебнулась счастливым лаем…

«Что же ты, Нюмка, как чужой, ей-богу?! — лаяла собачка. — Оставил меня на холоде с незнакомой теткой, а сам трендел в теплом магазине! Узнал что надо — уходи! Нет, начал морочить голову с бартером. И без Самвелки! Смотри, советуйся, раз вы компаньоны».

Строгим голосом Нюма пытался успокоить взволнованную Точку. Женщина терпеливо ждала, когда Нюма справится с собачкой и возьмет в руки поводок.

— Извините, пожалуйста, — бормотал Нюма. — Немного задержался…

— Все в порядке? — женщина кивнула на дверь магазина.

Нюма окинул ее скользящим взглядом. И вновь память пробудили смутные воспоминания, неясные и робкие. Он напрягся, силясь сложить их в более четкий рисунок, но тут Точка метнулась в сторону с радостным лаем.

— Узнала, узнала, сучка! Я это, я, — услышал Нюма голос дворника.

Галина подошла ближе, повязав любопытным взглядом Нюму и женщину в рыжей дубленке…

— Наум Маркович?! — со значением воскликнула Галина. — Никак к Яшке-антиквару намылились, как и ваш сосед-армян?

— Что вы, Галина, — растерянно пробухтел Нюма, невольно обращаясь к дворнику на «вы».

— Да мы что? — злорадно подметила Галина. — Можем слово замолвить перед Яшкой за вас. А то он, гад, прижимистый, из ваших, даст не ту цену.

Галина поднялась по ступенькам, задержалась у дверей магазина, по-бабьи подбоченилась, оглядела Нюму и незнакомку в дубленке. Чему-то хмыкнула и вошла в магазин…

— Дворник она, — Нюма взял поводок из рук женщины, — подрабатывает тут, убирает.

— Наум? — вопросила женщина. — Наум Бершадский.

Сквозь хрипотцу прокуренного голоса прорвалась какая-то знакомая, приятная, давно забытая интонация…

— Женя?! — мгновенно, подобно цветным лепесткам калейдоскопа, в памяти Нюмы сложился четкий, давно забытый образ. — Женя… Роговцева…

— Роговицына, — поправила женщина. — Да, Наум. Это я.

— Боже ж, мой! — воскликнул Нюма. — Сколько лет прошло?!

— Много, Наум, лет сорок, не меньше, — в блеклых глазах женщины вспыхнули голубые искорки, возвращая им давно утерянный небесный свет.

«Ну, Нюмка, бабник! — ревниво тявкнула Точка. — Постыдись, дед! Нам еще на Сытный рынок мотать. Или забыл?»

— Сейчас, сейчас Точка, — пробормотал Нюма. — Такая встреча…

Давно это было… Женя Роговицына считалась институтской подругой покойной Розы. Ну, не разлей вода! Внешне они выглядели антиподами — крепкая, с ярко выраженными формами, брюнетка Роза и худощавая, статная блондинка Женя. В институте их удачно окрестили «Пограничный столб» — как единение черного цвета и белого. Дружба продолжалась и после института. Хотя тут случилась неувязка. По распределению Женя попала в «закрытое КБ», а Розу в Конструкторское бюро не направили из-за «пятого пункта». Женя все возмущалась. «Идиотизм! — говорила она. — Наш научный руководитель, академик, сам „инвалид пятой группы“». Тем не менее — факт! «Пограничный столб» стоял крепко еще несколько лет. И покосился лишь после того, как к нему прислонился бывший одессит Наум Бершадский. Роза начала ревновать. Признаться, не без оснований — обаятельный и спортивный Наум нравился подруге. И простодушная Женя этого не скрывала. «Пограничный столб» рухнул задолго до рождения дочери Фиры, а Фире уже двадцать пять. С тех пор Нюма не слышал о Жене Роговицыной…

— Ах, Наум, Наум, как я рада тебя видеть, — Женя отступила на шаг и оглядела Нюму.

Тот неуклюже топтался, не зная, что ответить давней своей знакомой.

— Вот, понимаешь, — проговорил Нюма, — какой-то пес решил полюбезничать с Точкой. А досталось мне, брюки разорвал, понимаешь.

— Где? — живо заинтересовалась Женя, вглядываясь в Нюмины штаны. Нюма простодушно задрал брючину, демонстрируя оборванный обшлаг.

— Ерунда, — заключила Женя. — Зашьешь и будут, как новые… Хорошо, что самого не зацепил. А то вкатили бы тебе дюжину уколов от бешенства…

Женя засмеялась и пальцем погрозила Точке, мол, из-за тебя эти неприятности.

— То ли еще будет! — проговорила она.

Собачка конфузливо прижала ушки и разок тихонечко скульнула…

Наум согласно кивнул. Сквозь тронутое временем лицо подруги покойной жены, прямо на глазах, проступали знакомые черты той, давней Женьки Роговицыной, которую он когда-то знал. Точно не прошло четырех десятков лет…

— Что ты так смотришь, Наум? — чем-то смутилась Женя.

— Да так… Вспоминаю, какой ты была, — признался Нюма.

— Безнадежная затея. Время нас не жалеет… Как ты себя чувствуешь, Наум?

— Что тебе сказать? По паспорту. А ты?

— Я? Уже не по метрикам, но еще не по паспорту, — улыбнулась Женя. — Держусь пока. Много гуляю, мало ем. Словом, в соответствии с этой перестройкой. Только год, как вышла на пенсию, все не отпускали…

Они умолкли. Точно уперлись в глухое препятствие перед следующим логичным вопросом при подобной встрече…

И Точка почувствовала эту ситуацию. Нетерпеливо и заливисто пролаяла.

«Что вы себе думаете, старые клячи?! Сколько можно болтать на улице? Да еще с таким выражением лица! В вашем возрасте это неприлично, — означал ее лай. — А если закроют рынок? Хорошенькое дело!»

— Перестань! Ишь ты, расшумелась, — прикрикнул Нюма и виновато улыбнулся. — Не знаю, знаешь ли ты… Роза умерла, в восемьдесят восьмом.

— Знаю, — проговорила Женя. — Мне девочки звонили…