Таким образом, отсутствие материнской любви часто не единственная эмоциональная потеря нелюбимой дочери. Отношения с братьями и сестрами, чувство принадлежности к семье, ощущение семейных уз также страдают, и все это наносит бесчисленные удары по самовосприятию. Энни (49 лет) была единственной девочкой среди шести детей и мишенью для всей семьи: «Я сразу же стала “козлом отпущения”, единственный книгочей, тихоня среди задир. Когда я выросла, превратилась в “лишнюю”, объект выдумок и высосанных из пальца слухов. Я успешна, замужем за успешным мужчиной, имею высшее образование и сделала хорошую карьеру. Мать меня ненавидит, а мальчики вторят ей. Думаю, это помогает им повысить собственную самооценку».

Далее приводятся описания паттернов; некоторым я дала собственные названия, но все они составлены на основе психологических исследований с участием братьев и сестер и в целом носят научный характер. Судя по литературе – начиная с притчи о Каине и Авеле и заканчивая современной прозой, – родственные узы играют важнейшую роль в жизни любого человека. При нелюбящей матери ставки только повышаются.

Гензель и Гретель. Как и в одноименной сказке, эта связь, согласно Стивену Бэнку и Майклу Кану, возникает вследствие общей травмы, например отсутствия любящих и заботливых родителей либо смерти одного из них или обоих. Оба в паре заботятся друг о друге, защищают и активно спасают. Это диада, качественно отличающаяся от ситуации, когда старший ребенок заботится о младшем. Лишь немногие опрошенные мною нелюбимые дочери имели столь близкую, симбиотическую связь и только в том случае, если мать одинаково относилась к обоим детям или имелась особая причина, скажем, расстройство личности или зависимость у матери. Однако многие дочери, описывающие нечто наподобие пары Гензеля и Гретель, также отмечают, что эти узы не переживают детского возраста, поскольку, взрослея, дети начинают по-разному воспринимать ситуацию в семье, реагировать на нее и страдать из-за нее.

Таков случай Сеси (43 года), имеющей сестру старше нее всего на 18 месяцев: «Сестра была моей защитницей, когда мы были маленькими. Мать была очень враждебной, склонной к вербальному насилию и к тому, что я, с позиций взрослого человека, назвала бы истериками. Она слетала с катушек, если что-то шло не в точном соответствии с ее планами, и винила в этом нас. Наш отец в таких случаях сбегал или буквально – уходя из дома, или совершенно игнорируя маму. Но когда мы подросли, Джилл избрала в отношении матери путь миротворца. Она жалела ее и до сих пор жалеет. Я злилась, огрызалась и отвергала идеи Джилл насчет “бедной мамочки”. Она продолжает в том же духе, и это мешает нашим отношениям. Я бы сказала, что они у нас теплые, но не более того».

Непримиримые противники. В некоторых семьях врожденная потребность нелюбимой дочери в любви и внимании матери порождает неизбежную и губительную вражду с сестрой или братом, которые имеют и то и другое. Если противником является брат, душа и самооценка страдают не столь сильно; боль усиливается, когда одну дочь отвергают, а другую принимают. Именно так произошло с Гейл, ныне 44-летней, сестра которой, всего на 22 месяца старше ее, была «хорошим» ребенком, а она «плохим» и «трудным». Ее мать «выдавала» внимание и признание за достижения, и сестра, спортсменка и отличница, легко побеждала в этом состязании Гейл, страдавшую дислексией, мать называла Гейл разочарованием как дома, так и при посторонних. Гейл отчаянно ревновала мать к сестре, но и сестра страдала от необходимости оставаться успешной, чтобы сохранить любовь и внимание матери. В семье шла война без победителя. В какой-то момент обе дочери совершенно отдалились от матери, хотя сестра Гейл сейчас поддерживает с ней отношения. Неудивительно, что сестер почти ничто не связывает, кроме формальных звонков в дни рождения и праздники.

Фаворит и «козел отпущения». Фаворит – тот же «чудо-ребенок» или «золотой ребенок», но есть и оборотная сторона медали: он не имеет права на ошибку, точно так же как нелюбимая дочь ничего не может сделать хорошо. Для нелюбимой дочери ужасно и мучительно понимание (часто провоцирующее самообвинения) того, что мать может любить ребенка, но только не ее. Одна женщина, которой было пять лет, когда родилась ее сестра, вспоминает свою боль и потрясение: «Мать баюкала ее, постоянно ей пела, любила ее, целовала, а мне от нее ничего этого не доставалось. Помню, я наблюдала, как она нежно воркует с моей сестрой, и словно смотрела фильм, которого никогда прежде не видела. Это и по сей день так».

Иногда ребенок-фаворит воспринимается как продолжение матери, как объяснила мне одна дочь: «Моя младшая сестра была клоном матери. Им нравилось одно и то же, они одинаково выглядели, имели одинаковые приоритеты. Моя мать была беспощадно критична со мной, называла занудной и скучной, сравнивала с очаровательной сестрой, и я всегда чувствовала себя нелепым и нежеланным гостем, которому никто не рад. Мать никогда не интересовалась мной и, когда я стала женой и матерью, осталась столь же отчужденной. Вот детей и мужа моей сестры она обожала. Я общаюсь с сестрой два раза в год по телефону и не дольше пяти минут».

Иногда дочь пытается объединиться с матерью против другого ребенка в семье в надежде, что это принесет ей желанное внимание. Именно такую стратегию выбрала старшая сестра Леи. Лея была средним ребенком, ее сестра была на два года старше, а брат на четыре года младше. Все внимание изливалось на маленького мальчика, но преданность старшей сестры их матери и ее отчаянные усилия оттеснить Лею позволяли ей избежать жестокой критики и вербального насилия, которые обрушивались на Лею. «Мои сестра и мать были командой в том смысле, что обе обожали моего брата. Я всегда чувствовала себя чужаком, заглядывающим в окна, и ходила на цыпочках, стараясь ничем не разбудить затихшую неприязнь, которую мать ко мне питала. Я потратила несколько лет на психотерапию, пытаясь избавиться от ощущения, что “ни на что не годна”, – с неустойчивым результатом, несмотря на счастливый брак и двоих чудесных детей. Детское самовосприятие до сих пор преследует меня».

В некоторых семьях преследование нелюбимой дочери становится жестоким командным спортом, в котором она играет роль «козла отпущения». У Мэри, которой сейчас 51 год, были старшая сестра и два младших брата. Все дети боялись матери, но именно Мэри носила ярлык «дурного» и «проблемного» ребенка, и остальные, задирая ее и сваливая на нее вину, ловко отвлекали внимание от самих себя. Задним числом она поняла: «Мы никогда не могли ничего решать или выбирать применительно к нашим отношениям. У всех был главный кукловод». Она совершенно порвала с сестрой и братьями: «Если бы сегодня я встретилась с ними как с незнакомцами, то не захотела бы с ними подружиться».

Многие дочери верят тому, что слышат о себе, особенно если им мало лет, а «факты» повторяются снова и снова, как чудовищная семейная мантра. И как не поверить? Превращение ребенка в «козла отпущения» носит публичный характер, в отличие от других форм материнского насилия, которые обычно остаются в тайне; маргинализация ребенка в каком-то смысле узаконивается и становится частью семейного уклада. Отношение к нему объясняется рациональными причинами, которые сообщаются остальным родственникам, а то и всякому, кто готов слушать («Лиззи всегда была упрямой, капризной и вредной, она совсем не похожа на своих братьев и сестер, неудивительно, что они гораздо популярнее»). Такие дочери обычно принимают на веру эту критику до тех пор, пока не наступит момент осознания и они не поймут наконец, что происходит. Но так случается не всегда и если случается, то чаще во взрослом возрасте.