Лишняя. В этом сюжете нелюбимая дочь не подвергается активной травле, как в паттерне «козел отпущения», но братья и сестры, пособничая матери, держат ее в изоляции, чтобы заслужить материнские любовь и одобрение. Они подкрепляют и поддерживают взгляды матери. Коринн (40 лет) вспоминает методы, тонкие и не очень, к которым мать и сестра с братом прибегали, чтобы игнорировать ее: «Моя старшая сестра брала пример с матери, чтобы сохранить ее расположение. Если я добивалась успеха в чем-либо – получала хорошие отметки или главную роль в постановке, – мать сначала переводила разговор на другое, начиная хвалить брата или сестру, а сестра подхватывала, рассуждая, что все мои достижения пустяк. Я чувствовала больше близости к брату, младшему в семье, пока он был маленьким, но, когда он подрос, ему просто не хватало смелости пойти против мамочки и встать на мою сторону. Я всегда ощущала и до сих пор ощущаю себя чужой».

Приведу еще одну историю, в которой многие узнают себя. Роуз (36 лет) была единственной девочкой в семье с тремя детьми: «Большую часть времени мать вела себя так, словно у нее нет дочери, разве что я должна была что-нибудь для нее сделать: постирать или выгулять собаку. Я хорошо училась, в отличие от братьев, но мать принижала мои достижения, заявляя, что “хорошие оценки не делают меня умной”. Я верила ей, даже получая призы, а затем и стипендию. Мне до сих пор трудно заставить умолкнуть этот голос в голове, твердящий, что все, что мне удается, ничего не значит. Я юрист, а оба мои брата работают на стройке, но это не изменило отношения матери ко мне. Я по-прежнему лишняя».

Дочери, которые стали в родной семье «лишними», часто рассказывают, что им трудно поддерживать близкую дружбу с женщинами и доверять своим собственным суждениям в отношениях в целом. Они также признают, что очень чувствительны к отвержению и критике.

Почти все нелюбимые дочери сообщают, что матери целенаправленно управляли их отношениями с братьями и сестрами. Иногда матери активно препятствуют сближению своих детей, стравливая их (триангуляция). В результате дети, обитающие под одной крышей, имеющие общий повседневный опыт, а иногда и близкие по возрасту, фактически живут параллельными жизнями, никак не связанные друг с другом. Это не война и не явная враждебность, как в других паттернах, но эмоциональная связь почти или полностью отсутствует. По словам одной из моих читательниц, это «жизнь среди чужаков, которые были со мной в родстве, имели тех же родителей, но мы совершенно друг друга не знали».

Синтия описывает подобные отношения с сестрой и братом, тремя и двумя годами старше ее. В их семье отверженной была старшая сестра, которую мать терпеть не могла, зато обожала брата, а Синтию считала досадной помехой. Мать не скрывала своего мнения, восклицая, что никогда не понимала и не любила старшую дочь и что у нее на одного ребенка больше, чем нужно. Обе дочери страдали от низкой самооценки, но не сблизились. Старшая сестра бунтовала, напивалась и устраивала скандалы, брат принимал навязанную ему роль «чудо-ребенка», а Синтия, по ее словам, «барахталась». Мать использовала разные приемы, чтобы не дать детям сблизиться, например чернила одну дочь в глазах другой или громко жаловалась на обеих сыну. Когда дети выросли, мать ни разу не позволила им навещать себя одновременно, даже в праздники (это о многом говорит, не так ли?!). Синтия предполагает, что такое «правило» было продиктовано желанием матери, во-первых, всегда быть в центре внимания, во-вторых, не позволить детям общаться напрямую. Неудивительно признание Синтии: «Мы все трое эмоционально разобщены. Мы никогда не обнимаемся, даже после долгой разлуки». Сегодня сестры и брат, если и общаются, то главным образом по электронной почте.

По воспоминаниям некоторых нелюбимых дочерей, их родственники – тети и дяди, бабушки и дедушки, даже старшие кузины и кузены – показали им, что значит иметь тесные узы, чувствовать себя любимой и защищенной. Вспоминает 48-летняя Адель: «В детстве я обожала бывать в гостях у бабушки, потому что в ней было все, чего не было в матери, – доброта, открытость, принятие. Мама ее не слишком жаловала – называла неряхой и вечно твердила, что у нее в доме бардак. Но я так любила ее дом и ее! Она слушала меня – я могла рассказать ей все о школе и о том, что мы сейчас проходим, – мать никогда так не слушала. Она была мамой моего папы, и иногда я замечала, что он чем-то на нее похож, но он вечно пропадал на работе, и у него не оставалось на меня времени. Она умерла, когда мне было 12, и это стало страшным ударом».

Такие отношения – необязательно с родственниками, иногда с соседями или учителями – помогают нелюбимой дочери составить представление о себе самой и о мироустройстве, отличающемся от того, что она усвоила дома. Это может скорректировать то, что она о себе слышит, и показать ей, что происходящее в доме ненормально. Результатом становится одновременно облегчение и растерянность, о чем свидетельствует рассказ Энни: «В 12 лет меня отправили к тете в Филадельфию. Десятилетняя сестра, мамина любимица, не поехала, и мне дали ясно понять, что матери просто нужно от меня отдохнуть. Я была “плохой” девочкой. Не знаю, как все это вышло, потому что моя мать и ее старшая сестра – та самая тетя – всегда были в натянутых отношениях, однако я поехала. И у меня открылись глаза. Ни визга, ни крика, мирный дом и тетя, обожавшая шутки и смех, разрешавшая нам с двоюродной сестрой драться на подушках и с ногами забираться на диван. Это было дико – как они могут быть сестрами? – и в то же время чудесно. Я до сих пор с ней близка. Она мать, о которой я мечтала».

Даже при наличии тесных отношений – особенно если речь идет о родственниках – нелюбимые дочери редко отваживаются откровенничать и открыто обращаться за успокоением и утешением. Стыд и страх возмездия в той или иной форме заставляют их молчать.

Но подобные воспоминания все равно имеют принципиальное значение: тем, у кого их нет, предстоит более сложный путь. Я бережно храню память о времени, проведенном с тетушкой Джо, сестрой моей бабушки: это успокаивало меня так же, как прочитанные книги и места, где я могла укрыться и прийти в себя в трудные моменты.

Как мы убедились, положение дел в семье может ослаблять или усиливать воздействие материнской нелюбви и отсутствия поддержки с ее стороны. Хотя плохое и хорошее не «уравновешивают» друг друга, контакт с одним или несколькими сопереживающими близкими – отцом, братом, бабушкой, тетей, двоюродной сестрой или любым другим человеком – способен качественно изменить не только представление нелюбимой дочери о себе, но и то, в какой мере она возьмет на себя ответственность за отношение к ней матери. Девочка, видевшая хотя бы отблеск своей значимости в чьих-то глазах, принципиально отличается от той, что была лишена этого опыта; она так же страдает от жесткой самокритики и внутренней боли, но, взглянув на себя другими глазами, может увидеть себя в ином свете. Как свидетельствуют исследования, положительный опыт – наличие «мирной гавани» или «островка» близости – может стать основой для так называемой приобретенной надежной привязанности.