В отличие от теории привязанности, подтверждающейся огромным массивом исследований, это только гипотеза, но я привожу ее, потому что в рассказывающей о ней журнальной статье, которую можно было бы назвать «Как найти что-то хорошее в откровенно плохом», присутствует черный юмор. По правде говоря, настоящее название этой статьи столь же пессимистично, поскольку подчеркивает, что ненадежная привязанность является механизмом приспособления к недолжному исполнению родительских обязанностей, при котором потребности ребенка остаются неудовлетворенными, – «Парадокс привязанности: почему многие из нас (имеющие ненадежную привязанность) лишены адаптационных преимуществ?» Обратите внимание, что под «нами» ученые подразумевают и себя.

Это то, с чего начинается вторая стадия открытия собственной личности, которую я называю осмыслением, – непростое принятие того, что ваши потребности не удовлетворялись в младенчестве, в детстве и в дальнейшем тем самым человеком, который должен был заботиться о вас. Тем самым, по которому вы, возможно, тоскуете до сих пор. Вы не поймете свое сегодняшнее поведение – то, как вы реагируете на людей, относитесь к социальным связям и предполагаемым угрозам, видите саму себя, ставите цели, переживаете неудачи и успехи, управляете эмоциями, – пока не осознаете, как выработали свои приспособительные механизмы и, главное, какие именно. Мало того, что в каждой семье своя ситуация, каждая дочь привносит в нее нечто особое, свойственное только ей. И снова мы начнем с самых общих наблюдений.

Некоторые нелюбимые дочери осознают поведение матерей относительно рано – в поздние подростковые или ранние взрослые годы, но с большинством, по крайней мере по их собственным словам, этого не происходит. Даже если дочь понимает, как поняла я, что ей не досталось любви и внимания, она считает это локальной проблемой, а не комплексной, влияющей на нее во множестве отношений. Женщины, которых озарение настигло позже – это возможно в любой момент, после 20 или 30 лет, в 40, 50 и далее, – чувствовали, что несчастны или не удовлетворены, но не представляли почему. К пониманию проблемы подталкивает, например, череда неудачных отношений, в которых с ними обращаются так же, как когда-то к ним относилась мать, или подсказка со стороны.

Правда заключается в том, что никто из нас не способен, по крайней мере поначалу, увидеть проблему иначе как в самых общих очертаниях. Без практического знания психологии скрытая рана так и останется незаметной для невооруженного глаза.

Независимо от нашей реакции – отрицания, протеста или признания – и в детстве, и впоследствии мы острее всего чувствуем отсутствие материнской любви. Это может вызывать гнев, растерянность, отчаяние, уныние и (или) решимость каким-то образом добиться ее, но именно на этом мы сосредоточены. Мы чувствуем отсутствие поддержки, если она нас игнорирует; мы страдаем, если она настроена воинственно, тогда как нам нужна только любовь; мы готовы подлаживаться, если она эгоцентрична или склонна к контролю, лишь бы получить то, в чем нуждаемся.

Однако отдаленные последствия не крутятся вокруг любви и ее отсутствия. Мы так думаем, поэтому некоторые из нас не оставляют попыток заинтересовать своих матерей, ведь мы верим, что это все исправит. Мы ошибаемся, поскольку не рассматриваем истинные последствия. Они связаны с тем, чему мы не научились в младенчестве и детстве и что усвоили вместо этого. Именно в этом заключается реальный психологический ущерб, настоящее препятствие.

В первой главе мы познакомились с экспериментом «Каменное лицо», в котором младенцы и годовалые дети совершенно падали духом при виде отстраненности матери – сначала отчаивались, а потом, раньше или позже, в зависимости от способности успокаиваться, отворачивались, чтобы не видеть угнетающего их отказа матери взаимодействовать. Следует учитывать, что это были малыши, привыкшие к материнской чуткости. Что же можно сказать о младенцах, не встречающих понимания большую часть времени или всегда либо не уверенных в нем? Это возвращает нас к результатам эксперимента «Незнакомая ситуация» и сути теории привязанности.

Пожалуй, лучшее высказывание – и самое выразительное – принадлежит авторам «Общей теории любви». Я часто цитирую его, потому что не смогла бы сказать лучше. Пожалуйста, поразмыслите над ним: «Отсутствие сопереживающей матери ничто для рептилии и сокрушительный удар для сложного и хрупкого лимбического мозга млекопитающего». Это верно для обезьян, верно и для нас. Мы появляемся на свет предрасположенными к эмоциональным связям, но нуждаемся во взаимодействии – в отзывчивом родителе, – чтобы эта способность пробудилась и нормально развивалась.

Нечуткость матери влияет на нас на разных уровнях. Самые очевидные последствия – формирующиеся у нас в мозге ментальные модели того, как функционируют взаимоотношения и как мы себя в них ощущаем. Эти представления – усвоенные нами, но неосознаваемые, выработанные мозгом с целью обеспечения выживания индивида – являются одним из самых долгосрочных эффектов материнской нелюбви, но не единственным. С ними трудно справиться не только потому, что они не осознаются (что уже достаточно плохо), но и поскольку мозг хранит их как схемы действия по умолчанию. Даже если вы осознали их в ходе психотерапии или самостоятельно – «я боюсь эмоциональных запросов и связей; они вызывают у меня тревогу и запускают эмоциональные триггеры; я знаю, что паникую, когда меня отвергают», – в стрессовой ситуации вы, скорее всего, автоматически «включите» привычную схему.

Первый гигантский шаг на этапе осмысления – это признание своих «настроек по умолчанию», реализующихся при стрессе и мешающих вам жить так, как хочется. Вы должны понять, что детский опыт заставляет вас впадать в панику, когда чье-то поведение воспринимается вами как проявление нелюбви, и полностью осознать, что должны проверять, имеют ли ваши ощущения реальную почву в настоящем или являются эхом прошлого опыта, того, как обращалась с вами мать. Напротив, если кто-то приближается к вам на некомфортно близкую дистанцию или возлагает на вас эмоциональные ожидания, вы активно отталкиваете этого человека и замыкаетесь в себе, хотя в действительности хотите жить по-другому. Прежде всего нужно обнаружить подобные пересечения прошлого и настоящего.

Наука утверждает, что мы контролируем около 40 % факторов, обусловливающих ощущение счастья, и многие из них связаны с нашей способностью справляться со стрессом и отрицательными эмоциями, с эффективной саморегуляцией в сложные моменты. В отсутствие связи с восприимчивым взрослым ребенок не может научиться успокаиваться без посторонней помощи и не знает, что отрицательные эмоции – в том числе страх, грусть, злость – являются неотъемлемой частью жизни и с ними можно сладить.

Такой ребенок отгораживается от неприятных чувств или полностью погружается в них; ни та, ни другая стратегия не позволяют управлять своими чувствами, и обе так или иначе отдают ребенка во власть эмоций. Поведение, связанное с ненадежной привязанностью, – тревожность или избегание – представляет собой приспособительный механизм, усваиваемый в раннем возрасте, но, как вы понимаете, неэффективный. То, что было заложено отсутствием материнской восприимчивости, усугубляется и закрепляется по мере взросления дочери, когда она начинает лучше формулировать свои чувства и пытаться их выражать, тогда как мать принижает их, отрицает или отмахивается от них. Почти все нелюбимые дочери – независимо от того, были ли их матери по преимуществу игнорирующими, воинственными, эгоцентричными, эмоционально недоступными, навязчивыми, ненадежными или контролирующими, – говорят, что им подспудно, но откровенно давали понять, что их чувства «неправильны» и не идут в расчет, что они слишком чувствительны, делают из мухи слона и в этом будто бы заключается настоящая проблема. Вербальная агрессия матери часто используется как способ контроля и направляется на попытки дочери озвучить свои чувства и добиться их признания.