С этими словами Ева подтянулась к тротуару, остановила машину у «Тринидада», небольшой гостиницы на Девяносто восьмой улице, и включила знак «На дежурстве».

Швейцара не было, и об этом оставалось только пожалеть, потому что Ева обожала рычать на швейцаров, но вестибюль был чистый и ярко освещенный. За стойкой администратора стояла знойная брюнетка с ослепительной улыбкой. Но Ева направилась не к ней, а к солидному седовласому портье.

– Нам нужно поговорить с Еленой Солас.

– Да, я понимаю. – Он проверил оба жетона. – А что, есть проблема?

– Да.

– Извините меня. – Он передвинулся к дальнему концу своей рабочей станции и тихо заговорил с кем-то через микрофончик с наушником. Когда он вернулся, на его лице сохранилась все та же нейтральная улыбка. – У нас есть небольшая комната отдыха на пятом этаже. Надеюсь, вас это устроит.

– Вполне устроит, – кивнула Ева.

– Я вас провожу. – И он провел их к служебному лифту. – Миссис Солас работает у нас с недавних пор, но уже успела зарекомендовать себя как превосходный работник.

– Рада это слышать.

Больше Ева ничего не сказала, просто последовала за ним, когда он вышел из лифта, свернул в коридор и открыл двойные двери кодовым ключом-карточкой.

«Комната отдыха» оказалась обыкновенной бытовкой, но и здесь, как и в вестибюле, было чисто. На одной из банкеток, низко склонив голову, сидела женщина, стиснув на коленях руки со сплетенными, как в молитве, пальцами. На ней было серое платье с белым фартуком и белые туфли на толстой подошве. Ее блестящие черные волосы были собраны на затылке в строгий пучок. Когда она подняла голову, в ее глазах светился ужас.

– Он сбежал, сбежал, сбежал.

Не успела Ева рта раскрыть, как Пибоди поспешила к женщине.

– Нет, миссис Солас, он в тюрьме. – Она села и накрыла ладонью стиснутые руки Елены. – Он не может повредить вам или вашим детям.

– Слава богу! – Слеза заскользила у нее по щеке, женщина перекрестилась и принялась раскачиваться из стороны в сторону. – О, слава богу! Я подумала… Мои дети. – Она вскочила с банкетки. – Что-то случилось с кем-то из детей?

– Нет. – На этот раз заговорила Ева, и заговорила резко, чтобы прекратить начинающуюся истерику: – Мы пришли по поводу человека, которого вы знали как отца Флореса.

– Отец… – Дрожа всем телом, Елена Солас снова опустилась на банкетку. – Отец Флорес. Господи, прости меня. Я такая глупая, такая эгоистка…

– Прекратите, – бросила Ева, и кровь прихлынула к лицу Елены. – Мы расследуем убийство, у нас есть несколько вопросов, и вам придется взять себя в руки. – Она повернулась к портье. – Вы можете идти.

– Миссис Солас так расстроена… Я не понимаю…

– Она расстроится еще больше, если мне придется отвезти ее в управление, потому что вы не желаете очистить помещение. Если вы не ее адвокат или законный представитель, проследите, чтоб вас дверью не стукнуло по дороге.

– Все в порядке, мистер Алонсо. Спасибо вам. Все в порядке.

– Если я вам понадоблюсь, стоит только позвонить.

Он бросил ледяной взгляд на Еву и вышел.

– Я даже не вспомнила об отце Флоресе, – призналась Елена. – Когда мне сказали, что пришла полиция, я подумала о Тито, о его угрозах. У меня три дочки. Он грозил нам всем.

– Он и вас поколачивал?

– Да. Он бил меня. Бил, когда пил и когда не пил.

– А потом насиловал вашу дочь.

Ее лицо напряглось, в глазах промелькнула боль.

– Да. Да. Мою Барбару. Я не знала. Как я могла не знать? Она мне никогда не говорила, пока… Она мне никогда ничего не рассказывала, потому что я терпела, когда он бил меня. Так с какой стати я буду защищать ее, если не смогла защитить себя?

– Хороший вопрос. – Ева вовремя спохватилась и велела себе держаться темы разговора. – Но мы здесь по другому поводу. Вам известно, что у Флореса была стычка с вашим мужем из-за вашей несовершеннолетней дочери Барбары?

– Да. Они… отец Флорес, Марк и Магда вызвали полицию. Но сначала пришли они с Марком. Вот тогда-то я и узнала, что он сделал с моим ребенком. И что уже начал делать с моей малышкой Донитой.

– Ну и что вы думаете по этому поводу?

– О том, что сделал Тито?

– О том, что Флорес сделал по этому поводу.

Елена расправила плечи.

– Я за него Бога благодарю каждый день. Он нас спас. Он отстоял нас, когда я была слишком напугана и слишком глупа, чтобы нас защитить. Знаю, он теперь пребывает на небесах, и все равно я каждый день благодарю за него Бога. Я каждый вечер молюсь за него перед сном.

– Ваш муж звонил вам из тюрьмы «Райкерс»?

– Он не знает, где мы. Магда увезла нас в приют к югу отсюда. «Доча»…

Пибоди открыла было рот, но Ева бросила на нее упреждающий взгляд.

– Мы там оставались три недели, – продолжала Елена. – Тито признал себя виновным. Десять лет. Этого мало, но все-таки это десять лет покоя. Мы переехали, у меня новая работа. Когда скоплю достаточно, мы опять переедем. Уедем из города. Уедем далеко-далеко. Он нас никогда не найдет. Отец Флорес обещал.

– Правда? А он сказал вам, откуда у него такая уверенность?

Елена вздохнула.

– Он сказал, что, если надо, способы найдутся, и что есть люди, которые могут помочь, если нам придется прятаться. Но он сказал, что я не должна беспокоиться. Он верил, что Тито никогда нас больше не побеспокоит. У меня такой твердой веры нет.

Когда они вновь оказались в машине и поехали в центр, Пибоди откашлялась:

– Я вовсе не собиралась упоминать о твоей связи с «Дочей».

– У меня нет связи с «Дочей». Это дело Рорка.

«Вот это и есть связь», – подумала Пибоди.

– Что ж, это хорошее дело. Реальная помощь женщинам с детьми, попавшим в беду. Ты была с ней уж больно сурова. С Еленой Солас.

– Правда?

Такой холод прозвучал в этом единственном слове, что Пибоди поежилась и вытащила свой портативный компьютер.

– Ладно, я свяжусь с «Райкерс», проверю, с кем связывался Солас за последнюю пару месяцев. Вдруг всплывет что-то любопытное?

– Вот и правильно, – одобрила ее Ева.

Еще на протяжении десяти кварталов между ними висело это ледяное молчание.

– Она это заслужила, – буркнула наконец Ева. – Ей еще мало досталось. Она же все пустила на самотек! И в результате пришлось ее дочке вытаскивать семью из этой ямы. Она это заслужила, потому что покорно терпела оплеухи и тычки, хныкала в уголке, пока он насиловал ее дочь. Она это заслужила за то, что ничего не делала.

– Ну, может, и заслужила. – «Зыбкая почва», – напомнила себе Пибоди. – Но она же не знала… – Пибоди осеклась: Ева бросила на нее убийственный взгляд. – Ей следовало знать. И теперь ей придется с этим жить.