Ответ: ну как-нибудь.

Его рубашка валялась там, куда я ее бросила, — на подлокотнике кресла. То, что доктор прописал, чтобы закрыть гештальт восьмимесячной давности. Надела, застегнула на одну пуговицу, внюхалась блаженно в воротник — в животе заскулило. Нет, не в том животе, где жило чудовище. В другом, пониже. Вышла на кухню и остановилась на пороге, согнувшись от хохота.

Слава возился у плиты в фартучке с картой Италии на животе. Хорошо хоть трусы надел, а то было бы вообще порно.

— Зачем тебе фартук? — спросила я, подойдя к нему и поцеловав. — Чтобы трусы не обляпать?

— Привычка, — пожав плечами, он пробрался руками под рубашку.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, прямо там же, на кухне, если б я не перевела взгляд на плиту.

— Японская мать, что это?!

Под крышкой пыхтело, скворчало и пыталось ее скинуть что-то огромное.

— Как заказывали, леди. Омлет на почти сухой сковороде. Одна капля масла. Не смотри на меня так, там ничего нет. Два яйца, вода и чайная ложка молока.

— Тогда почему он… такой?

— Так я тебе и сказал. Секрет советского общепита. Тогда его, правда, в духовке на противнях делали, но и на сковороде тоже можно. Вся тайна в алгоритме. Прости, Мариш, я не умею готовить некрасиво и невкусно. Не научили.

— Убиться веником! — закатив глаза к потолку, я пошла в ванную, но заметила на столе телефон и спросила через плечо:

— Ты и его в инсту выложил?

— Именно этот — нет, — ответил Слава невозмутимо. — Но вообще мастер-класс такой был. Вызвал бешеный восторг и море лайков.

После этого заявления мне стало как-то немного нервно, но все обошлось. Толстый омлет оказался просто омлетом, достаточно вкусным, но не той пищей богов, которая могла бы спровоцировать неудержимое желание добавочки. К тому же Слава честно поделил его поровну.

Надо сказать, ощущение было странным. С одной стороны — налет нереальности. Будто длинный, связный сон. А с другой — словно мы завтракали вот так вдвоем каждое утро уже не один год. Я отдала ему рубашку, сама надела трусы и футболку, сидела, как обычно, поджав под себя ноги. Он — в расстегнутой рубашке и в трусах. Болтали, поддразнивали друг друга, легко и непринужденно. И уже допивая кофе, я сообразила, что сдала ему свою кухню не то что без боя, вообще без единого слова. Как само собой разумеющееся — что готовить будет он.

А еще, а еще… Встречаясь взглядами, мы задерживались на секунду дольше и отводили не спеша, со смыслом. Как в тот вечер, когда я сидела за стойкой бара и косилась в его сторону. Или как в самолете. Но только в «Ящике» это означало «все может быть», в самолете «все могло бы быть», а сейчас — «все было и еще будет». И «все» уже перестало быть расплывчатым и неопределенным. Наоборот — очень даже конкретным. Впереди два выходных, и проведем мы их в постели. Вот прямо сейчас доедим и туда вернемся. Разговаривать можно и там.

— Слушай, а тебе точно никуда не надо? — вдруг испугалась я.

Еще в самолете Слава упомянул мимоходом, что работает в каком-то ресторане, название мне ничего не сказало. Уже потом, когда я болела и мы разговаривали по телефону, выяснилось, что это ресторан его отца, точнее, один из ресторанов. И он там всего-навсего… управляющий.

— Нет. Если случится пожар, потоп или труп в кастрюле с супом, мне позвонят.

— А блог твой? Ты же, наверно, каждый день что-то туда выкладываешь?

— Да. Иногда два или даже три раза. Но у меня запас черновиков на неделю. Так что не беспокойся.

Встав, Слава собрал тарелки и отнес в раковину. Я подошла к нему, обняла, прижалась к спине.

— У тебя тараканов нет случайно? — спросил он каким-то совершенно будничным, деловым тоном.

— В смысле? — опешила я.

— В прямом. С усами и лапами. Я посуду обычно не оставляю, сразу мою. Но если тараканов нет, можно и отложить.

Неожиданно повернувшись, он подхватил меня за талию, посадил на стол и потянул вверх футболку.

Даже если б в моей квартире обитало полчище тараканов, черта с два я бы его сейчас отпустила!

— И как ты докатился до жизни такой? — лениво поинтересовалась я, рисуя пальцем загогулины на его спине.

— В смысле? — Слава приподнял голову от подушки и посмотрел на меня.

— Ну, поваром стал, порноблог завел?

— А-а-а… Слушай, извини, но я все-таки пойду быстренько посуду помою, — он сел и начал искать трусы под одеялом.

— Не ищи, они на кухне остались, — я попыталась поймать его за руку, но не дотянулась. — Да нет у меня тараканов, только в голове. Обычным откуда взяться? Если б были, им пришлось бы по соседям ходить побираться.

— Ну да. Я видел твой холодильник. Они бы возвращались с добычей, как в анекдоте: «Хозяйка, мы тебе пожрать принесли, чтобы не померла». Все равно терпеть не могу, когда посуда оставлена. Всегда сразу мою или в посудомойку ставлю.

— По ходу, ты педант и зануда, — заметила я. — Помню, как ты аккуратненько мою одежду подобрал и на стул повесил. Да и рубашку твою я вчера тоже куда-то на пол бросила.

— Ну да, есть такое. Педант и зануда. Это проблема?

Я посмотрела на него изучающе, мысленно пополняя список наших расхождений.

— Нет. Если ты не будешь ходить и зудеть, что все должно быть разложено по полочкам. У меня ничего не гниет и не воняет, но в целом я бардачница.

— Вижу, — кивнул Слава. — У каждого свои понятия о порядке и свои правила на подведомственной территории. Твой бардак я трогать не собираюсь. Кроме посуды, конечно. Но развести срач у меня дома не получится.

О том, как будет, если мы обоснуемся на совместной территории, загадывать было несколько преждевременно. Поэтому я пожала плечами и отпустила его на кухню. В конце концов, мне же лучше. Квартиру я снимала, посудомойки в ней не было.

— Ну так вот, — начал он, вернувшись и забравшись обратно под одеяло. — Как стал поваром? Это у нас семейное. Слышала о таком писателе Михаиле Чулаки? Еще советский.

— Ну… — задумалась я. — Имя, кажется, слышала. Но не читала точно. И что там с ним?

— Отличный писатель. Такую… социальную драму писал. Главные герои у него обычно неприятные, скорее, антигерои, но цепляют. Так вот, есть одна книга, «Вечный хлеб» называется. Я деда спрашивал: это не про тебя случайно? Тот смеялся: разве я такой засранец? Там герой повар, в блокаду у него вся семья погибла, а он в детдом попал, потом в Ленинград вернулся. И с дедом так же было. Отец, мать, бабушка, старший брат — все умерли, а его по Дороге жизни эвакуировали в сорок втором. Он говорил, так этот детский голод в него въелся, что мечтал стать только поваром. Ну и стал. Окончил техникум, почти всю жизнь в «Метрополе» проработал.