на помощь архимандрита Софрония32, грека по национальности. Если бы настоятель Солотчинского монастыря поехал в Москву и сумел там договориться о перемирии до завершения суда и об отзыве драгун, это спасло бы многие жизни.

Но той зимой Софоний разругался с братией, написавшей на него жалобу в Священный Синод. «За своею древностию и скорбию церковного служения отправлять монастырских и вотчинных дел не токмо править, но и говорить, не точию по-русски, но и по-гречески не может», — сообщали монахи. В общем, архимандриту за его скорбию было не до крестьян, и судьба восстания оказалась предрешена. Это понимали все, но русский бунт безумен по определению. И восставших не смущало то обстоятельство, что полагаться они могли только на собственную отвагу, да на Господа.

— Мартин, ты останешься дежурить у колоколов, — приказал юноше поп Савва, надевая стихарь. — Ходить на реку тебе запрещаю. Ты будешь очень нужен в селе, когда всё это закончился.

Священник перекрестился и отправился на паперть. Там его ждали те, чьи мужья и дети отправились в то утро встречать выросший до двух рот отряд Путилова.

— Изми мя от враг моих, и от муж кровей спас мя. Яко се, уловиша душу мою33… — услышал пономарь через открытые двери храма.

Недолгую битву у реки Мартин и Мишка наблюдали с колокольни. Они видели, как драгуны дали залп по толпе, как потом эскадроны форсировали Пичаевку и как порубили тех, кто пытался сопротивляться. Когда первые всадники Апокалипса ворвались в село, парни ударили в набат. Почти сразу раздались взрывы, и некоторые дворы задымились. Кровь в жилах блаженного пошла толчками, а его горло скрутила тревога.

— Мишка, ты сможешь раскачивать язык колокола дальше? — попросил пономарь. — Мне надо срочно сбегать в одно место.

— Беги, только будь осторожен, я справлюсь, — отпустил приятеля однорукий.

По дороге до двора Назара Микифорова Мартину пришлось лавировать между группами мародёров, и пока он дохромал до цели, минуло много времени. Юноша вошёл в кузню, ворота туда оказались распахнуты. В сумраке мастерской был страшный беспорядок. На полу у дальней стены он обнаружил окровавленное тело своего бывшего хозяина. Видимо, Назар получил палашом на улице, а сюда добрался смертельно раненым. Сейчас он уже находился на том свете.

В панике юноша помчался в дом, влетел туда с заднего хода — из огорода… Влетел, и под образами, в красном углу, ему предстал новый кошмар — жена кузнеца и одна из младших дочерей бездвижно лежали, исколотые штыками. Скорее всего, они искали защиту у святого лика. Но нашли только смерть.

— Упокой вас Господь. — перекрестился Мартин и через открытую дверь из сеней заметил, как Гелю (слава Богу, живую Гелю), около поленницы зажимает драгун в синем кафтане.

Никакого беспамятства на этот раз не было. Молния в форме шара сформировалась в его груди мерно и расчётливо. Юноша спокойно спустился с крыльца, подошёл к насильнику и оттащил его от девушки. Драгун недовольно поморщился, потянувшись за оружием. И тогда Мартин толкнул шар точно в сердце здоровяка — молния выжгла его изнутри… Вокруг трупа ещё струилась вонючая хмарь, когда парень развернулся, чтобы увести Гелю. Но, едва успел сделать шаг, как спину разорвала боль.

«Если я сделал это ради любви, она точно безумнее русского бунта», — подумал блаженный перед тем, как потерять сознание.

* * *

Мартина били два дня почти без перерывов. Били, меняясь, умело, и с удовольствием. Потом он лежал в своих выделениях в незнакомой избе и поручик Романовский Андрей Иванович, зажав нос платком, задавал вопросы о чернокнижниках, вурдалаках и некромантах.

Когда ответов не следовало (а смысл вопросов постоянно ускользал от юноши), обер-офицер отыскивал на теле бунтовщика какое-нибудь особенно раскуроченное место, и втыкал в него носок сапога. В такие моменты Мартин вспоминал, как обнимал плечи Гели, как гладил её щёку и как девушка дремала у него на плече. И эти картины удерживали его на краю.

Потом «вурдалака» отмыли, переодели и перенесли в повозку. Прохор и Пахом всё-таки нашли приказчика Евсевьева, и сумели договориться. Правда, потом пришлось договариваться ещё и с капитаном Путиловым. Тот сначала хотел просто повесить Мартина. Но потом полковой лекарь, вызванный из Тонбова, пришёл к выводу, что смерть драгуна-нижегородца Ефима Петрова во дворе покойного кузнеца Назара Микифорова наступила по естественным причинам. По версии лекаря, означенный Ефим в ходе разграбления села обнаружил большую ёмкость самогона, и влил в себя столько, что сердце отказалось биться.

Путилов в эти россказни не верил. Но все арестантские места, которые удалось оборудовать в Преображенском, были забиты пойманными смутьянами. В соседних лесах и на болотах их нашли более четырёх десятков. И ни одного из них капитан не собирался отпускать бесплатно. От родственников требовали заплатить за свободу близких, имевших глупость примкнуть к бунту. Чтобы ускорить дело, смутьянов регулярно били, но мест для их содержания в конфискованных избах отчаянно не хватало. А за этого грязного колдуна предложили такую соблазнительную цену…

В общем, дело о гибели драгуна Ефима Петрова теперь было закрыто за отсутствием состава преступления, а Мартин лежал в повозке и прикидывал, остались ли у него теле участки, которые не болят. И ещё думал, что уже, наверное, конец апреля, и дороги подсохли, потому что он сейчас не в санях, а в бричке, и на улице в общем-то тепло. И ещё думал о Геле. Он всегда о ней думал.

— Мартин, ты меня слышишь, — раздался громкий шёпот. — Мартин, дай мне какой-нибудь знак, у нас совсем нет времени.

Юноша разлепил глаза, увидел склонившуюся над ним Гелю в чёрном платке и решил, что Господь всё же осчастливил его смертию, и они встретились на небесах. Девушка тяжко втянула воздух и продолжила.

— Я знаю, что очень виновата перед тобой, Мартин. Но Бог сурово наказал меня за этот грех. Теперь я сирота, и меня больше нет жениха. Ульян Акимович сделал нас с сёстрами дворовыми девками, и приказал везти в Питербурх, — Геля снова вдохнула, но времени на её всегдашние паузы, видимо, не оставалось. — Мартин, ты скоро поправишься и снова станешь сильным. Приезжай в Питербурх как сможешь на остров Преображенский — он называется также как и наше село. В каменный дом генерала, и забери меня оттуда. Я готова бежать с тобой хоть на край света… А теперь прощай. Буду тебе ждать, что бы ни случилось. Сохрани тебя Дева Мария!

В ответ Мартин что-то промычал — говорить он не мог. Геля склонилась ещё ниже в поисках неизувеченного места на