После таких обнадеживающих предложений волей-неволей хочетсяпосмотреть на молящегося. Хоть одним глазком. Даже под угрозой быть замеченным.

Кольцов привстал и осторожно глянул в зарешеченное окно.Неплотно задернутые шторы позволяли оценить сцену. Сцена симпатичная. Головаможет закружиться от восторга. От счастья, что не ты сейчас сидишь на стуле внаручниках.

А Федор Васильевич — сатрап, однако, хоть и заботливымприкидывается. К тому ж фантазер. Дыроколом бить — не каждый додумается.Видимо, дубинкой — это пошло, без изюминки. Да и лупит с пониманием, неабы как, а в нужные места человеческого организма. Организм уже основательноразрушен: не пойми кому и принадлежит. И только оценив общую ситуацию, можнодогадаться, что на стуле сидит господин Сумрак… И вряд ли он самостоятельнопомолится. И даже встанет.

Услышав голоса за спиной, Кольцов быстро опустился на землю.Пара «тайфуновцев» в масках зашли в штаб.

Да, хреновато дело… Сумрак живым из кабинета невыйдет — к бабке не ходи. Потом спишут на неповиновение или несчастныйслучай на производстве. Сколько таких вариантов. У положенца наверняка нет ниродных, ни близких, жаловаться и искать правды некому. А не станетСумрака — смело заказывай гроб на «промке». Не для него — для себя.Сбежать нереально, куму жаловаться тоже. Можно, конечно, принять предложениепостукивать, но… Как-то не хотелось. Не вызывает Гладких ни уважения, нидоверия.

Евгений Дмитриевич Кольцов и сам не ангел, тоже народ накомпромате вербовал, но никогда сей компромат не создавал — использовалтолько готовые грехи человечка. Нагрешил? Отрабатывай!.. А здесь без всякихгрехов нагибают. Не желаешь работать — будем прессовать. Прессом или дыроколом.

И ведь, блин, прессуют. Остается надеяться, что дыроколсломается, положенец выживет и вновь приступит к исполнению служебныхобязанностей.

Как там дела, кстати? Кольцов, осмотревшись, приподнялся ивновь прилип к окну. О, да у нас пополнение! «Тайфуновец» в маске. Палач,наверное. Видно, Гладких слабоват духом человека замочить, даже зная, что емуза это ничего не будет. Или брезгует, мараться не хочет. На это есть люди вчерном. Сделают профессионально и быстро. Щелк кулаком по горлу — и инфарктмиокарда. Или туберкулез. В свидетельстве о смерти. Потом скорые проводы впоследний путь на тюремное кладбище.

Палач не спешил приступать к выполнению своих почетныхобязанностей. Вставил в ножны дубинку, стянул масочку и вытер вспотевшее лицо.Потом он глянул в окно, словно опасаясь случайных свидетелей. Но Кольцов непригнулся. И не потому, что стекло отражало свет и палач вряд ли засек бынаблюдателя. Не пригнулся, потому что узнал его…

И несказанно изумился, если не сказать, обалдел.

В следующую секунду он, не прячась, мчался к дверям штаба.Предбанник, коридор. Два джедая с дубинами. Не лазерными. Проскочим!

Не проскочил. Джедаи оказались не липовыми, дипломов обокончании школы джедаев не покупали. Подсекли и опрокинули по-настоящему. Иребра принялись крушить тоже по-настоящему. Кто знает, что у зэка на уме?Может, хозяина заточкой угостить хочет или в заложники захватить? Сколько такихслучаев было. Поэтому надо действовать быстро, но жестко.

Опер уже тоже понял, что поступил опрометчиво, побежав ккабинету. Надо было просто подойти с поднятыми руками и, улыбаясь, позвать ихколлегу.

— Се… Серега! — успел проорать Кольцов, прежде чемпотная рука зажала ему нос и рот.

Когда хрустнуло запястье и тело приняло положение, которомупозавидовал бы чемпион мира по камасутре, дверь кумовского кабинетараспахнулась, и в коридор вышел палач, видимо, услыхавший шум возни.

— Отставить! В чем дело?!

— Попытка захвата штаба!

«Ого! — подумал Кольцов. — Хорошо, негосударственный переворот».

— В кабинет прорывался. Остановили.

Джедай убрал свою лапу с лица опера.

Палач секунду-другую таращился на заключенного, который,вместо того чтобы кричать непристойности, требуя соблюдения прав, горькоулыбнулся и прошептал:

— Привет, Серега…

— Женька?!.. Ёп… Отставить!

Последняя фраза относилась к джедаям, опасливопереглянувшимся между собой.

Они тут же отпустили заключенного и отошли в стороны.Командир подскочил к лежащему, приподнял ему голову.

— Женька… Ты как? Как тут?

— Потом. — Кольцов, морщась от боли, указал надверь кумовского кабинета. — Там кум мужика дуплит… Не убивайте. Я емуобязан. Сильно обязан…

— Понял… Сейчас. — Сергей выпрямился и приказалсержантам: — Помогите ему!

Сам метнулся в кабинет. И вовремя. Раскрасневшийся, какклюква, кум уже не отдавал отчета своим действиям. Впал в детство, поняв, чтоничего от положенца не добьется. И не за общак даже обидно, но за авторитет,который страдает напрасно. Чтобы я, опытный и могучий, не расколол какого-тоурку, засиженного и неграмотного?!

Нанести очередной, возможно, последний, удар Гладких неуспел. Появившийся в кабинете командир «Тайфуна» заблокировал кулак, а второйрукой слегка оттолкнул кума от жертвы. Тот по инерции попытался прорваться ипродолжить, потом чуть осадил.

— Не понял, Сергей… В чем проблемы?

— Ты чего, сдурел?.. Он же уже труп!

Гладких, тяжело дыша, вытер ладонью вспотевший лоб:

— Туда ему и дорога… Не хер народ баламутить…

Сергей своими ключами расстегнул наручники, пощупал пульс упребывавшего в бессознательном состоянии зэка, потом осторожно снял его состула и уложил на пол. Ощупал голову, потом грудь и живот.

— Крепкий мужик, однако… «Скорую»!

— Не понял…

— «Скорую» вызывай! Из Потеряхино…

— Но это запрещено… У нас есть своя санчасть. Утромприбудет врач и…

— Сдохнет он, когда твой врач прибудет… — гаркнулГагарин. — Вызывай! Или я сам вызову.

Растерявшийся Гладких не знал, что делать. Во-первых, этодействительно нарушение: тяжелобольных можно отвозить только в специальнуютюремную больницу, находившуюся в Тихомирске. А во-вторых… В его планы вовсе невходило оставлять Сумарокова в живых. Пленных не брать! Впрочем, можно новыйсрок ему припаять за нанесение телесных повреждений сотруднику лагеря. С учетомличности и прошлых судимостей прибавят еще лет пять. Сгниет в зоне, сохатый…

— А что говорить?

— Что хочешь. Упал с лесов или попал под автозак! Какаяразница?!

— А если сбежит?