– Я тебе заморожу, так твою мать! Даю двадцать четыре часа на решение проекта! – Увидев его, бросает трубку на рычаг. – Ну, выскочило… – И сердито: – Совсем ты меня стерилизовал.

Слово Херувима. В одну кучу их обоих!

Кладёт на Варварин стол конверт с деньгами. Недоумевая, она достаёт деньги, пересчитывает.

– Не поняла.

– За партнёрство, квартиру, тряпьё, еду. Начинаю отдавать долг.

Секунда тишины, и она орёт:

– Что за самоуправство?! Ты пахал!

Он облегчённо вздыхает: пот на спине сразу высох.

– Спасибо за блины. – Алесь дышит, как в тёплой воде, купается в крике Варвары, и снова невесом живот.

– Ты спятил?! Без бабок… ни книг, ни кино! О Лизе не сходи с ума. От твоего имени кой-чего послала. Сейчас ей везут.

Он опускается в кресло – под звон колоколов.

– Чего уставился? С ума не съехала. Уж очень она у тебя тощая! И пацан на ветру звенит. Отъесться надо. И одеться, небось… – бодро нанизывает слово на слово Варвара. – Свитер с юбкой обтёрханные. Не модница она у тебя, нет!

«Она у тебя» обожгло. Не случайно, дважды сказала.

Вошёл Аполлон.

– Ты стучаться когда-нибудь научишься? – заорала Варвара. – Какой вид мне выдаёшь, чего рожу кривишь? Я тебе где быть велела? – И тут же миролюбиво и покорно: – Чего явился, ну?

Аполлон на него не глядит, тяжёлой походкой идёт к Варваре, беспечно сидящей в кресле, подносит к её лицу кулак, чуть не такой же величины, как её лицо.

– Это видела, сука? Ещё раз не пустишь к себе, убью!

Варвара захохотала. Аполлон отшатнулся. С разинутым ртом смотрит на неё.

Так заразительно смеётся Варвара, что и Алесь невольно улыбнулся.

Но вот она проглотила смех, как подавилась. Со скрежетом отъехала от стола, встала с кресла. Мимо Аполлона прошла к окну.

– Пока отставки тебе нету. У меня месячные, ясно? Спать хотела, с тобой делать было нечего.

– А с кем есть? С ним, что ли? Его принимала? – Он кинулся к ней, ухватил за плечо.

Она, не обернувшись, скинула Аполлонову руку.

– Эх, приняла бы его с дорогой душой, только он ко мне ну никогда не придёт! Ясно? – Варвара повернулась к Аполлону, упёрла руки в боки. – Орать на меня не смей, недоумок! Отставка тебе может выйти никак не из-за него, а из-за твоей тупости. Через три дня милости прошу. Что там с ездками на завод? Почему вчера только две? Где ещё две?

– Ты что вздумала – контролировать меня? – взревел было Аполлон и тут же буркнул: – Сломался. Чинился у Тёмыча. – Не прибавив ни слова, вышел из кабинета, изо всех сил саданув дверью.

С Аполлоном сложились странные отношения. Аполлон, как и приказала Варвара, сдувает с него пылинки. Распахнув перед ним дверь мусоровоза, как старику, помогает влезть на сиденье, хотя никаких проблем с этим нет: Алесь лёгок, спортивен, и ничего не стоит ему подтянуться на руках. Усадив его, Аполлон на колени кладёт ему бутылку с водой и бутерброд. И всю дорогу развлекает: то включает радио, то травит анекдоты, то про зону рассказывает, то учит, как с бабами обращаться. «В напарниках у меня был один умелец, про физиологию болтал. Как разложить бабу, поворот найти, какие места ошешивать, какие точки давить. Начнёт баба извиваться, сознание начнёт терять от охоты до тебя. У Варьки все точки знаю. Горит она под моими пальцами. Так-то, муженёк!» «Хошь научу, как машину выбирать?» – И начинает разглагольствовать в другой раз об иномарках.

Первое время Алесь только слушал. А потом стал вопросы задавать и жадно впитывал в себя чужую судьбу: про беспризорное детство, про родителей, которые одну науку знали – пороть, про школу – как возвышался над всеми молчащим моргающим столбом – ни задачи решить, ни двух слов связать – одна стыдоба! Получался разговор. Как-то стало жалко Аполлона, сказал ему: «Не ревнуй и не злись: твоя – Варвара!» – «Ну…» – пробурчал Аполлон.

Какая муха его сегодня укусила? Без «здрасьте» и без «куда поедем?» и вошёл и вышел.

Очнулся Алесь от тишины. Варвара вроде с лица спала.

– Что с вами, Варвара Родриговна? – спросил нерешительно и почувствовал: не надо было спрашивать!

– Нет у меня месячных. Рвота у меня от него. Что-то переиначилось – словно нутро мне поменяли. Рвота тут… – ткнула себя в горло. – Чувствую: убьёт он меня!

Вот когда от страха дыхание пропало.

– Запала я на тебя…

«Нет!», «Молчи, Варвара!»

Бежать прочь.

А вместо этого на коленки перед ней бухнулся.

– Не надо, Варвара Родриговна, пожалуйста, не надо. Он же любит вас! Да я вам всю жизнь служить буду!

Побежала из кабинета она.

2

Звенит звонок. Лиза сама бежит открывать.

– Риша, я истерзала его. Скажи ему… генетика не причём… на весах – помочь, чтобы не один был.

– Ты что-нибудь понимаешь? – Гоги берёт из Регининых рук сумку с пельменями, помогает ей снять шубу, идёт в кухню.

– А что понимать? Тот, кого она возьмёт, перестанет быть один, от неё получит любовь. Лиз, дай кастрюлю и услышь: ты – большая актриса. Это тоже на чаше весов. Смотри, я чиркаю спичкой, видишь, огонь горит? Ты – на сцене. Знаешь, о чём пьеса? Режиссёры видят в главной героине лишь характерную актрису, готовы смеяться над каждой её репликой и расхватывают её на эпизоды. А один… Гоги… видит в ней актрису трагическую и даёт ей главную роль, даёт возможность полностью реализоваться. О Раневской пьеса.

Лиза садится, во все глаза смотрит на Регину.

Закипает вода. Регина солит её, вскрывает один пакет пельменей, второй.

– Ну и…? – торопит Лиза Регину.

А та молчит.

– У меня сейчас обуглится щека! – поворачивается Лиза к Гоги. – Зачем вы так смотрите на меня?

– Я мальчик перед тобой… Все эти годы… Ты не читала мне, а я знаю: в тебе – строчки всех моих поэтов. Слышу твой голос: «Быть может, прежде губ родился шёпот и в бездревесности кружилися листы…»[5], «Февраль. Достать чернил и плакать…»[6]. Во мне тоже вместо крови строчки.

– Замолчите.

– Это он специально для тебя, Лиза, написал пьесу, – голос Регины в звенящей паузе. – Это первая его пьеса. А ты не идёшь в театр. Разве это справедливо?

– Замолчи! – просит Лиза и кладёт руки на живот.

Регинино – «это», «это»…

– Не из-за меня ты осталась без ребёнка… – не говорит Гоги, а она слышит: он так думает. – Я не виноват и в том, что для тебя не было роли, я искал. И я не ушёл от тебя.