что она не допустит объединения Германии под главенством Пруссии без вооруженной борьбы; в прусском же короле были слишком сильны легитимные чувства почтения к габсбургской династии, которая еще недавно стояла во главе Германии, и на войну с нею он ни за что не мог решиться. Путем интриг Австрии удалось отвлечь от союза с Пруссией Саксонию и Ганновер; парламент, собравшийся из представителей остальных государств, объединившихся под гегемонией Пруссии, не имел никакого авторитета ни внутри прусского союза, ни в Германии. Все более выяснялось, что силы, на которые мог опереться в своих объединительных стремлениях прусский король, были крайне ничтожны и с каждым днем все более таяли. Сами вожди либеральной буржуазии стали понимать, что, стремясь поддержать объединительные планы Фридриха Вильгельма во что бы то ни стало, они этим только ставили себя в смешное положение. Между тем Австрия, покончив с внутренней революцией, стала вести себя явно вызывающе по отношению к Пруссии. Она снова созвала старый Союзный сейм, хотя он собрался (10 мая 1850 г.) далеко не в полном составе, и потребовала, чтобы Пруссия подчинилась постановлениям этого сейма во внешних делах. Пруссия как раз в это время вела войну с Данией из-за немецких герцогств, входивших в состав датского королевства (Шлезвига и Голштинии) и поддерживала шлезвиг-голштинских повстанцев, восставших там против датского правительства; она совсем не хотела подчиняться в этом вопросе приказам из Вены. Но Австрия грозила вполне определенно войной; с другой стороны и русский император Николай I убеждал прусского короля не ссориться с таким оплотом легитимизма и консерватизма, каким была тогда Австрия. Дело осложнялось еще и тем, что в одном из немецких государств, Кургессене, произошла революция, вызванная неожиданной отменой конституции в этом княжестве. Австрия от имени Союзного сейма требовала, чтобы для подавления революции были отправлены туда союзные войска, но Пруссия не хотела допускать их в область, лежавшую в слишком близком соседстве с ее владениями по Рейну и по Шпрее. Николай I поддержал притязания Австрии и выразил желание, чтобы Пруссия признала полномочия Союзного сейма и предоставила Австрии возможность произвести экзекуцию в Кургессене. Влияние Николая I в международных вопросах в то время было необычайно велико, и после некоторого колебания Пруссия вынуждена была уступить. 15 ноября 1850 г. организованный ею союз немецких государств («Прусская уния») был объявлен распущенным; вслед за тем на знаменитом свидании в Ольмюце (28 ноября 1850 г.), куда съехались прусский министр Мантейфель и австрийский — Шварценберг, Пруссия уступила по всем пунктам: она обещала не поддерживать шлезвиг-голштинских повстанцев (мир с Данией был заключен еще раньше), согласилась впустить войска Союзного сейма в Кургессен и демобилизировала свою армию. Вскоре после этого был восстановлен в своем старом виде и Союзный сейм.

Фридрих Вильгельм пожинал теперь плоды своей политики. Организовать немецкое единство с согласия и по воле народных представителей он отказался сам; предоставить объединение Германии солидарным действиям немецких государей оказалось невозможным в силу отсутствия этой солидарности между ними и в силу противодействия Австрии; принудить князей Германии (главным образом, конечно, Австрию) к признанию германского единства силой меча — на это у него не хватало ни средств, ни решимости. В результате в конце его царствования Пруссия находилась почти в таком же унижении, как в эпоху наполеоновских войн; только унижение было нанесено ей теперь не на полях битв, не в столкновениях с внешними врагами, а в народном сознании, внутри самой Германии. Ее авторитет был подорван, ее будущее не вызывало ни в ком доверия. Острее всех почувствовал этот упадок национального престижа сам король. Его неуравновешенный ум не вынес тех бурных потрясений, которые ему пришлось пережить за сравнительно короткое царствование; в конце 50-х годов его здоровье стало явно ухудшаться; в 1857 г. его постигли один за другим два удара, и он впал почти в полное безумие. Его заместителем, а вслед за тем и регентом (с 7 октября 1858 г.) стал его младший брат Вильгельм. После этого больной король прожил недолго и умер в самом начале 1861 г.

С ним вместе умерла и старая Пруссия. Начавшееся вслед за тем царствование Вильгельма относится уже не столько к Пруссии, сколько к новой Германии, с созданием и развитием которой оно неразрывно связано. Вильгельм I интересен для нас не столько как прусский король, сколько как германский император; его политика с начала до конца есть политика уже не прусская, а по преимуществу германская.

Глава V

ВИЛЬГЕЛЬМ I И БИСМАРК

Создание империи

Вильгельм I принимал власть в то время, когда для прусской политики наступило время критической проверки ее традиционных принципов. Позади него, в политике его предшественников были бюрократические привычки управления, покровительство дворянскому сословию, культ военной силы. Если порой предшественники Вильгельма и изменяли этим старым традициям, как то имело место в эпоху прусских великих реформ, во время создания таможенного союза и в революционный 1848 г., то это мало влияло на общие принципы прусской политики, и реформы, поднимавшие значение городской буржуазии, освобождавшие крестьянство и допускавшие общество к делам правления, только несколько ослабляли военно-бюрократическо-дворянский характер прусского государства, не лишая прусскую политику ее специфических свойств. Внешнее унижение, в котором находилась Пруссия в 50-х годах XIX ст., крушение честолюбивых планов Фридриха Вильгельма IV объединить под своей властью всю Германию, позорное подчинение Австрии на ольмюцком свидании, — все это достаточно ясно показало, что старые опоры власти в лице бюрократии и дворянства уже изжили себя и что для поднятия международного престижа Пруссии нужно искать другие средства.

Вильгельм I не обладал ни политической прозорливостью, ни даже достаточным пониманием современной ему общественно-политической конъюнктуры, но в его характере были свойства, которые необходимы для монарха страны, стоящей на поворотном этапе своего исторического пути. В политике он был чистым реалистом и хорошими практиком, во всем следовавшим соображениям о пользе и выгоде. Его голова никогда не была богата идеями, но она была всегда ясна; ее не затуманивали ни романтические бредни Фридриха Вильгельма IV, ни мистическая фантастика и чувственные увлечения Фридриха Вильгельма II, ни погоня за внешними титулами Фридриха I; его не могли увлечь ни звучная фраза, ни красивая поза; реальный, ощутимый успех он всегда предпочитал самым ярким и увлекательным фантазиям. От своего отца Фридриха Вильгельма III, на которого он был чрезвычайно похож и внешне, он унаследовал добродетели среднего немецкого бюргера, честного, рассудительного и простого в обращении, но не наделенного ни смелой инициативой, ни критическим умом. Он любил порядок, был экономен до скупости, трудолюбив и мог без скуки и напряжения проводить целые часы за работой; скудость идей и неспособность