Однако это не означало, что он сам нуждается в аудитории. В комнате был один угол, ниша, располагавшаяся почти что вне пределов досягаемости камер, и там стоял позолоченный комод времен Людовика XV. Возможно, он даже не был подделкой.

Хлоя застыла посреди комнаты, но, когда он направился к ней, нервно отшатнулась. Она думает, что знает, кто он такой, на что он способен. Да она и половины не знает.

Бастьен открыл стенной шкаф, в котором скрывался телевизор, и включил его. Довел звук до предела громкости, а затем принялся переключать каналы, пока не набрел на то, что искал. Хаким круглые сутки крутил по своей сети жесткое порно, и стоны симулированного наслаждения наполнили комнату.

— Что вы делаете? — поразилась ошеломленная Хлоя, отводя взгляд от широкого телевизионного экрана. Двое мужчин трудились над женщиной, не самая интересная из сексуальных фантазий, но шума достаточно, чтобы заглушить большую часть их разговора.

Бастьен, не отвечая, снял пиджак и швырнул его на кресло. Он был на границе поля видимости камеры, а звуки, издаваемые телевизором, должны перекрывать все, что будет здесь говориться.

— Иди ко мне, — велел он.

Точно так же он мог бы приказать ей спрыгнуть с крыши. Хлоя замотала головой:

— Я не знаю, что вы тут делаете, но хочу, чтобы вы ушли.

— Иди ко мне.

Хлоя бы не сдвинулась с места, если бы сама этого не хотела. Бастьен прекрасно подготовил почву — она была загипнотизирована им, и он это знал. Хорошо, что он не закончил то, что начал в машине, — это стало его преимуществом. Она боялась, но ее тело по-прежнему ощущало власть возбуждения. И оно было сильнее ее страха.

Хлоя сделала маленький шажок к нему, но она еще была в поле видимости камеры.

— Я не люблю смотреть порно, — сказала она, стараясь говорить спокойно. Но голос выдавал ее напряжение.

— Я и не думал, что любишь. Все вы, американки, шарахаетесь от сексуальности.

— Я совершенно нормально отношусь к сексуальности, — выпалила она, мгновенно позабыв свой страх, чего он и добивался. — Я не маленькая закомплексованная американская девственница, что бы вы ни думали обо мне.

— Тогда иди ко мне.

Хлоя не замечала, что он понемногу отодвигается назад, выводя ее за пределы обзора камеры. Впрочем, она опять-таки могла и не знать, что в комнате есть камеры, что они есть в каждой комнате этого перестроенного замка.

Она направилась прямо к нему, расправив плечи, точно готовясь к сражению.

— Я не боюсь вас, — заявила она.

— Конечно боишься, глупышка, — улыбнулся он. — Это необходимая часть развлечения. — Его рука легла на ее шею, проскользнув под тяжелой гривой волос, и притянула ее лицо к его лицу. Она смотрела на него снизу вверх, в широко раскрытых глазах ее была паника, и он почувствовал что-то вроде… Жалости? Сострадания? Милосердия? Здесь не было места подобным чувствам.

Бастьен поцеловал ее. Он помнил вкус ее рта, тихий стонущий звук, родившийся в ней, шевеление ее губ под своими губами. Помнил — и хотел этого. Внезапно он почувствовал радость оттого, что решился наконец, что был вынужден решиться. Иначе ему опять пришло бы в голову какое-нибудь оправдание.

Он проник в ее рот глубже, одновременно обхватив ее за талию и приподняв. Хлоя прильнула к нему, и он отнес ее в альков, прижал спиной к зеркальной стене и стал гладить ее грудь.

Ткань у нее на груди была плотно сколота булавкой. Он оторвался на мгновение, тяжело дыша.

— Какого черта ты сделала со своим платьем?

Хлоя не пыталась вырваться.

— Оно было слишком открытым. Я его заколола.

— Оно и должно быть открытым. Убери это!

Она моргнула, но, более не сопротивляясь, послушно расшпилила тонкую английскую булавку.

— Распахни, — приказал он.

К его удивлению, Хлоя не упиралась. Когда она распахнула платье, он увидел под ним шелк и кружева. Из самого дорогого парижского бутика, где продается женское белье. Простая переводчица не могла себе позволить вещи, предназначенные, чтобы тешить богатых любовников. Еще одна ложь.

Но разве он не знает, что она носит бюстгальтер неподходящего размера? Черные кружева так стиснули ее тонкую кожу, и ему захотелось снять с нее это белье. Но время подгоняло.

Поэтому он поцеловал Хлою, прижав поплотнее ее почти обнаженное тело к своей груди под расстегнутой рубашкой, и она вернула ему поцелуй с такой страстью, что он поверил, будто перед ним не девственница, дрожащая от страха. Хотя она и дрожала сейчас в его руках.

Из телевизора донеслись громкие и откровенные стоны, перемежаемые взвизгиванием и хриплыми вздохами. Не имеет значения, какие звуки будут издавать они двое — никто не уловит разницы между фильмом и реальностью.

Ее кожа под его ладонями была горячей и мягкой как шелк. Теперь она сама обвила его шею руками, вцепилась в него, точно ее сдувал ураганный ветер, и ему нравилось это.

— Сними белье, — велел он.

Ее глаза, полузакрытые в истоме, широко распахнулись.

— Что?

— Что мы, по-твоему, делаем, Хлоя? Снимай трусики. Можешь оставить лифчик, если хочешь.

Она застыла, и румянец сбежал с ее щек.

— Убирайся прочь, — пробормотала она, пытаясь его оттолкнуть.

Но было уже слишком поздно. Было слишком поздно с самого того момента, как он ступил на порог ее спальни. Может быть, слишком поздно наступило уже тогда, когда он увидел ее в первый раз.

От дорогого белья оказалось легко избавиться. Он просунул руку под ее трусики, сильно дернул, и тесемки оторвались.

— Нет, — сказал он. Никакого милосердия, повторил он мысленно, крепко прижимая к себе ее тело. Это было работой, и работу он должен сделать. Он вновь впился в ее рот поцелуем, и, пока ее руки беспомощно отталкивали его, губы отвечали на поцелуй.

Он подхватил ее, поднял и усадил на антикварный комод, втиснувшись между ее коленями. Не важно, осознает ли она, что сейчас должно случиться, или совсем потеряла чувство реальности. Не имеет значения.

Она была влажной от возбуждения, как и следовало ожидать. На то, чтобы расстегнуть брюки, потребовалось мгновение, а затем он вонзился в нее до самой глубины и безошибочно ощутил, как ее сотрясла дрожь короткого оргазма, которую она не смогла утаить.

Хлоя попыталась закричать, вырваться, но он не собирался давать ей волю. Не прерывая поцелуя, он положил ее ноги себе на бедра и начал двигаться, не освобождая ее губ, пока не почувствовал, что она принадлежит ему, что она сама пытается вобрать его в себя, но не может, потому что ей неудобно сидеть на комоде. Он чувствовал, как нарастают ее содрогания, и знал, что вопреки всем стараниям разума ее тело победило и она хочет только одного — завершения. Удовлетворения. Его.