Любой, кто посмотрел хоть пару фильмов о жизни животных, знает, что одиночку стадо никогда не примет.

Впрочем, стадо, если не считать Маргарет З. Бакл, и так меня никогда не принимало, так что я не много теряю.

Когда там средние классы перестают каждую неделю соревноваться в правописании? Эти соревнования – единственное, что мне нравилось в школе.

Больше я в «Секвойю» ходить не стану, и скучать буду только по одному человеку.

По мисс Джуди.

Это школьная медсестра.

Она имела со мной дело чаще, чем с остальными, и мы с ней любили поговорить о санитарии и гигиене.

Пусть у нее все будет хорошо.

Я сижу в самой глубине салона, близ кладовки, где хранят все необходимое.

Я нашла диванную подушку и поставила ее стоймя, чтобы отгородиться.

Мне хотелось остаться в гараже, потому что там темно, но Патти твердо сказала, что я должна быть у нее на глазах.

Я не хотела спорить.

Я ее совсем не знаю.

Позавтракать здоровой едой не удалось, и не потому, что у них ее не было, а потому, что я по-прежнему не могу глотать.

Ко мне прикрепили социального работника.

Так говорит Патти Нгуен, когда вешает трубку.

Я прошу у нее бумагу и ручку. Приходят две маникюрши. Мне все равно.

Я хочу записать свои мысли. Но не те, которые на самом деле. Нельзя же написать на бумаге, что мне хочется кричать изо все сил, кричать до тех пор, пока горло не разорвется в клочья.

Поэтому я составляю список.

Я хочу на нем сконцентрироваться.

Через час в салон приходит женщина.

Но не за маникюром.

Судя по тому, как она держится, ее мучают боли в поясничном отделе позвоночника. Наверное, она подолгу сидит за столом. И имеет чрезмерно развитый брюшной пресс.

Я бы ей это сказала, но мне совершенно все равно.

Теперь я знаю: все мы живем в мире, полном боли. Только моя боль сильнее ее боли.

Женщина с больной спиной заговаривает с Патти.

Не знаю, как долго они разговаривают.

Я больше не занимаюсь точными подсчетами.

До меня доносятся обрывки беседы.

Говорят обо мне, но это не важно.

О чем бы они ни говорили, им не изменить самого главного, фундаментального события моей жизни, которое так велико, что не выразить словами.

Впрочем, я слышу, что женщина сообщает Патти, что-де много раз имела дело «со случаями такого рода».

По-моему, это заявление не соответствует действительности.

Сколько в Бейкерсфилде двенадцатилетних детей, которые в один день потеряли и мать, и отца?

Еще я слышу, как женщина объясняет, что Центр защиты детей «Джеймисон» был создан округом Керн «ради того, чтобы предоставить попавшим в беду детям кров над головой, защиту и теплую, безопасную, дружественную среду».

Это не к добру.

Женщина говорит и говорит, но Патти ей не отвечает.

Даже не вставляет какое-нибудь «ага» или «понимаю».

Она как я.

Она любит молчать.

Мне нравится, когда люди любят молчать. Умение держать рот на замке – чаще всего признак ума.

Чтобы узнать себя, нужно думать и анализировать.

Болтовня только мешает.

Наконец Патти жестом приглашает гостью в глубь салона, и в следующий момент строго одетая женщина наклоняется надо мной и говорит:

– Меня зовут Ленора Коул. Я приехала, чтобы помочь тебе.

Я протягиваю ей лист бумаги.

Она удивлена, но все же распрямляет спину (с легкой гримасой боли – мой диагноз насчет поясничных болей подтверждается) и читает:

Кажется, гостья несколько удивлена четкостью формулировок.

А может быть, у нее всегда такое напряженное лицо.

Так или иначе, хорошо, что она не пытается улыбнуться.

В течение какого-то времени – я больше не считаю, поэтому не знаю, как долго, – эта женщина по-всякому пытается уговорить меня пойти с ней.

Я молчу.