Не успела стихнуть эта рекламная тревога – в наш живущий полной жизнью вагон заходит новый гость – современный эржэдэшный коробейник, продавец сувениров. Молодой рыжеватый парень с безумноватыми глазами принимается повторять тот же самый текст, что только что звучал из изуверских динамиков. Однако, надо отдать ему должное, он изо всех сил пытается оживить казенное объявление.

На лице парня сияет улыбка. Она настолько искренняя, что становится немного не по себе. Такое ощущение, что эта улыбка отражается в блестящих магнитиках с логотипом РЖД, в фирменных расческах и зубочистках. Молодой человек старается. Не на актерском ли он, случайно, учится, подрабатывая в свободное время на железной дороге? Нет, вряд ли: даже начинающий актер – и тот способен уловить настроение аудитории и понять, что ты ей неинтересен. А тут – нет: парень «жарит» от души, импровизируя на сувенирную тему.

Минут через пятнадцать становится неуютно: сколько, интересно, он собирается нас обрабатывать своим самозабвенным юродством? Не успеваю додумать до конца эту тревожную мысль – как мироздание наносит мне новый удар под дых: в вагоне появляется проводница-буфетчица со своей тележкой. Это почти неизбежно значит одно: малец напротив будет жевать и чавкать всю дорогу, до конца – его или моего. Тележка останавливается, маленький Гаргантюа тычет пальцем туда-сюда, и родители закупают ему еще что-то «пожевать». Видимо, в душе мамы этого обжоры теплятся какие-то сомнения насчет правильности питания драгоценного сыночка: из двух шоколадок, большой и маленькой, она выбирает ту, что поменьше. Все, сегодня я не ужинаю: не могу. Бенефис продавца расчесок заканчивается через полчаса. А еще через десять минут поезд прибывает на вокзал Орла.

Эх, Лев Николаевич, наивный вы человек. «Что мы будем делать с этим временем?» Мы его будем проживать. Куда ж мы денемся.

Винил – большой эгоист. Он очень серьезно относится к себе и требует того же от своих поклонников. Ну, например, у проигрывателей пластинок нет пультов дистанционного управления. Нет перемотки. Тебе надо – вставай, иди к проигрывателю и сам переставляй иглу звукоснимателя. Переставляй аккуратно, не торопись. И мне нравятся эти правила, этот кодекс поведения. Нравится то, что пластинки так упорно и так успешно сопротивляются цифровой эпохе. Мы все сегодня живем как будто на повышенных оборотах: утром быстренько проглатываем новости с ленты телефона, днем так же на бегу отвечаем на электронную почту, вечером одним глазом пробегаемся по комментариям в соцсетях. С винилом так не получится: ты опускаешь иголку звукоснимателя на диск – и ты сознательно притормаживаешь, снижаешь обороты своей жизни. До размеренных 331/3. И пусть часто нам просто лень встать с дивана, чтобы переставить иголку, – это снижение скорости само по себе по нынешним временам уже средство самосохранения.

Сегодня в самом слове «винил» есть что-то особенное, с одной стороны, слегка забытое, с другой – модное. Для меня винил – ни то ни другое. Пластинки никогда не уходили из моей жизни, и занимался я ими не потому, что это модно. Музыкой я начал увлекаться с четырнадцати лет. «Подсадили» меня мой дядя, большой любитель винила, мои друзья, которые слушали музыку. Многие слушали на магнитофонах. У кого-то были проигрыватели, но самые обычные, советские. Хорошая пластинка, а тем более аудиотехника высокого качества были роскошью. Помню, как я однажды долго-долго копил деньги на Dark Side of the Moon – экономил, клянчил у родителей. Наконец, купил – вполне приличную пластинку, югославского «пресса». Конечно, это была не Англия и не Америка, и даже не Германия, но тоже ничего. Всяко лучше, чем Апрелевский завод грампластинок. При зарплате моей мамы в сто рублей пластинка стоила двадцать пять.

Я собираю винил до сих пор. Мне это нравится. Путешествуя, я стараюсь найти поблизости специальные магазины, посмотреть, порыться в стопках пластинок. Иногда что-то покупаю. Это часть моей личной модели расслабления и успокоения. Причем иногда, для того, чтобы избавиться от каких-то назойливых мыслей, мне даже не нужно включать проигрыватель – достаточно просто полистать какое-то время конверты с пластинками. Это моя терапия.

Люди, которые занимаются музыкой, играют на музыкальных инструментах, прекрасно понимают, насколько в процессе погружения в музыку важны тактильные ощущения. Гриф гитары, мундштук тромбона, скрипичный смычок – прикасаясь к ним, музыканты совершают настоящий ритуал. С винилом происходит примерно то же самое.

Начать с размера. Фотография или коллаж на обложке – они же довольно крупные, и эти изображения производят на вас гораздо большее впечатление, чем маленькая картинка на коробке кассеты или CD-диска (как было раньше) или превью альбома где-нибудь в Apple Store (как это происходит сейчас). Это прекрасно понимали на Западе, и потому в золотой век винила над дизайном обложек для пластинок работали лучшие художники и графики, а конверты иногда сами по себе становились произведениями искусства. Хотя, разумеется, как и в любом другом виде искусства, там были и великие авторы, и великие авантюристы. Это вообще отдельная история.

Вот, вы берете пластинку. Вы смотрите на обложку и уже погружаетесь в эстетику альбома. Его оформление – это как восьмая нота в гамме. Цвет «звучит» в вашей голове, помогает глубже понять и саму музыку. Это может быть что-то очень простое и монохромно-лаконичное, а может – нечто буйно-разноцветное. Такова и сама музыка. Вы аккуратно, чтобы не поцарапать, двумя пальцами достаете пластинку из конверта. Смотрите, нет ли пыли. Кладете на виниловый стол. Берете специальную щеточку, смахиваете пылинки. Опускаете иголку звукоснимателя на дорожку. Этот момент контакта двух механических приспособлений, который рождает звук, для меня до сих пор – волшебство. В общем, обращение с винилом в какой-то момент становится больше похоже на общение с ними, благодаря ему вы ощущаете себя почти что музыкантом, который ухаживает за своим инструментом.

Конечно, аналоговый звук мягче и корректнее «цифры», это для меня давно уже не предмет спора. Хотя и в аналоге, за все время его существования, тоже не все однозначно. Например, я никак не могу понять: как диски, записанные в Америке лейблом Blue Note в 1950-х годах, могут до сих пор звучать лучше, чем современный винил?! Взять мою любимую Джули Лондон: ее диски какого-нибудь пятьдесят седьмого, пятьдесят девятого годов лучше, чем ее же записи, сделанные в девяностых! Вот этого я понять не способен. Да, я в курсе: другая техника, ламповые транзисторы, медные провода и т. д. Но сегодня, когда у студий есть любые возможности – хоть возьми и воссоздай полностью винтажную технику! – почему-то не получается воссоздать главное: звук, атмосферу. Так, может быть, в виниле главное – не техника? Может, больше зависит от человека? А если это так, то винил, возможно, обладает волшебной способностью улавливать какие-то невидимые колебания человеческой души? Улавливать, а потом и оживлять их каждый раз, когда иголка звукоснимателя опускается на диск и прикасается к его черной бархатистой поверхности?