— Ты врешь, — не сомневаюсь в этом.

Баринов складывает руки за спину и принимается ходить по кабинету.

— Знаешь выражение: скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Мирон, мы долгие годы в одной компании, и мне не стыдно ни за одного ее участника. Мы все свои. Так или иначе повязаны общими делами и интересами. И я в курсе, ради кого ты сейчас требуешь информацию. Ради малолетки. Ты хочешь с ней быть и ввести ее в наш круг. Это немыслимо, Мирон! Вместо Виталины — ее?!

— Это исключительно мое дело, которое тебя не касается, — прищуриваюсь. — Понятно все: Вита нажаловалась.

— Виталина — несчастная брошенная женщина. — Останавливается возле окна, устремив задумчивый взгляд на серый город. — И свои опасения высказать она вправе. И я тоже крайне огорчен твоим решением. Малолетку я никогда не приму и помогать тебе не стану. А запись ту я действительно удалил. Хочешь верь, хочешь нет.

— Значит, ты тоже в этом замешан! — теперь не выдерживаю я. — О какой дружбе ты говоришь? Мне противно слышать такие слова от человека, которого я считал другом! Ты гнилье, Баринов.

Продолжая стоять у окна, он оглядывается.

— Ты сейчас в ярости. Понимаю. Но лучше бы ты остепенился и задумался, как ребенка своего растить будешь.

— Какого еще ребенка?! Что ты несешь?!

— А Виталина тебе так и не призналась? Наверное, испугалась. Еще бы.

Его слова выбивают почву под ногами.

Ребенок. Крики. Бессонные ночи. Сопли, слюни, подгузники в дерьме. Няньки. Виталина в послеродовой депрессии и с мокрыми от молока сиськами. А потом сад, школа, репетиторы и это вечное «папа». Ребенок — это же на всю жизнь. Он полностью меняет реальность. Это как якорь на шею весом в тонну.

— Ты пиздишь, Баринов… — хриплю я. — Это часть вашего ебанутого плана? Я на него не поведусь.

— Нет, — бесцветно отвечает он. — Правда.

***

— Завтра точно выпадет первый снег! — делано ахает Вита. — Сам Мирон Олегович решил наведаться в свою же квартиру. Я уж и не надеялась тебя тут увидеть.

— Отойди, — рычу я и перешагиваю порог.

Виталина покорно пятится, а затем закрывает за мной дверь.

— Какими судьбами? — скрещивает руки на груди, упруго проглядывающей из-под пикантного выреза шелковой сорочки.

Опускаю взгляд на живот Виты. Плоский. Нет видимых признаков беременности, хотя времени ведь прошло еще немного.

— Ты беременна? — спрашиваю прямо.

Виталина напрягается, поджимает губы.

— А тебя это волнует?

— Если я здесь, значит, да.

Как-то неопределенно закивав, Вита быстро шагает в комнату, но уже через минуту возвращается и протягивает мне лист бумаги:

— Вместо тысячи слов.

Это заключение узи. Беременность маточная. Эмбриона еще не видно, в полости только небольшая черная точка. Сроки… сходятся.

— Из интернета распечатала? — возвращаю ей бумагу.

Виталина густо краснеет — сердится. Выдергивает лист из моих пальцев.

— Да как ты смеешь?!

Замахивается, чтобы дать мне пощечину, но я перехватываю ее руку.

— Только попробуй.

— Прости… — шумно вздыхает она. — Это, наверное, гормоны. Сама не понимаю, что со мной творится…

— Да ну? — слегка отталкиваю ее от себя и достаю из кармана куртки пачку с тестом для определения беременности, который купил по пути к Лактионовой. — Сделай его сейчас.

Вита растерянно таращится.

— Ты мне не веришь? Что за унижение? Разве я это заслужила?

— Я больше никому не верю, Вита. Что ни день, то новое открытие.

Виталина расстроена, но тест забирает. Пока она отлучается в ванную, я прохожу в кухню и наливаю себе стакан воды. Не жизнь, а сплошной затянувшийся пиздец, который никак не заканчивается.

Горделиво вздернув нос, Вита заходит в кухню и со стуком кладет тест на стол.

— Почему нет результата? — рявкаю я тоже на нервах.

— Жди, — шипит и приземляется на стул. — Боже, как я могла дожить до того, что ты так со мной обращаешься, Мирон? Пренебрежительно, как будто мы чужие!

— А чего ты хочешь от меня? Любви? Не будет ее. Пойми ты уже и вдолби в свою голову. Не глупая же.

— Я просто хочу счастья. С тобой. Как раньше.

Тест негромко пищит. Молниеносно перевожу на него взгляд. «Беременна. 2–3 недели».

После того, как я это вижу, тоже сажусь за стол. Жесть, блядь.

— Ты же понимаешь, Виталина, что прежде чем заводить детей, мужчина и женщина должны договориться. Это не беременность, а случайный залет. Я ребенка от тебя не хочу. Надо что-то с этим делать, пока срок маленький.

— С этим?! Ты называешь нашу крошечку это?! — возмущается она. — В тебе есть хоть что-то святое?! Разве так можно?! Ты на аборт намекаешь?!

— Я говорю прямо. Я ребенка этого не жду и не хочу.

Вита пыхтит, а через секунду, разрыдавшись, подскакивает.

— Ни за что! Слышишь? Даже не мечтай, что избавлюсь от малыша! Это же наш общий ребеночек, Мирон! Как ты можешь его убить?!

— Он еще не сформировался.

— И слышать не хочу! — срывается прочь, но в последний момент задерживается в дверном проеме и, резко сменив траекторию, спешит ко мне. Вцепившись в мою руку, садится возле моих ног на пол. Смотрит жалобно снизу вверх покрасневшими от слез глазами. — Мироша, я понимаю, что для тебя такая новость — шок. Я тоже поначалу растерялась. Но осознай, умоляю, что это не просто какой-то ребенок, а твой. Твоя родная кровь, твое продолжение. Наш ангелок ни в чем не виноват! Это будет мальчик, твой наследник, частичка твоей души. Или маленькая принцесса — нежная, хрупкая девочка. Это же такое счастье, данное нам свыше! Ребеночек будет любить тебя больше всех на свете, брать с тебя пример.

Глава 23

— Мирон, дорогой, как я рада, что ты пришел на показ! — восклицает Эльвира и целует меня в щеки, не касаясь губами кожи.

— Разве я мог пропустить такое событие? — улыбаюсь. — Новые тачки и твои девушки — шикарное сочетание.

Обвожу взглядом просторный салон. Вижу подиум, на котором переливаются глянцевые автомобили. Поодаль стоят роскошные бархатные кресла для гостей и столики, которые щедро накрывают официанты.

— …Организация выше всяких похвал, — говорю.

— Я старалась, — хитро улыбается давняя приятельница.

— Мироша! — писклявый визг Виталины у меня за спиной омрачает встречу. — Мог бы и подождать, зачем так бежать?

От одного ее голоса тошно. Не с этой женщиной я бы хотел сейчас разделять праздник.

Однако отношения с Ритой я пока перевел в режим «стоп». Выходка в машине стала апогеем зверства, до которого я только мог дойти. Я никогда не был таким невменяемым человеком. Как будто лишился ума