Вера вышла из парадной совершенно вымученная. Сцена с отцом у дверей подкосила ее непоколебимый дух, и иммунитет на этого человека, который она вырабатывала годами. Заранее позвонила подруге, ведь той может не оказаться дома, а она уже вышла, очень надеялась, что Алька никуда не сбежала в воскресный вечер. Стоило подруге ответить и дать добро, Караблева быстро направилась к маршрутке, еще минут двадцать, и они со Сверидовой засядут на кухне, возможно, до утра.

Пока ехала, успела набрать матери.

— Милая, как твои дела? — мать была явно в приподнятом настроении.

— Хорошо мамуль, как вы? Как Дима? А ты, держишься?

— Держусь, стараюсь, — сникла, — но есть прогресс, врачи говорят, что нам есть куда расти, все не так плохо, — с надеждой.

— Это прекрасная новость, чудная. Мам, я тут случайно как-то поговорила с отцом обо всей этой ситуации, и он предложил помощь. Предложил найти хорошего врача, бесплатно…

В трубке повисла тишина, видимо, Людмила обдумывала сказанные дочерью слова, взвешивала «за» и «против» чтобы принять решение. Приняла.

— Это было бы очень кстати, сейчас не время показывать уязвленное самолюбие.

— Я знала, что ты примешь правильное решение. Ты у меня самая мудрая, позвони ему завтра. Хорошо?

— Позвоню. Расскажи мне, как твои дела, учеба, личная жизнь? Мне же все интересно, — слышала, что мать улыбается, голос у нее стал такой искристый, по-доброму заинтересованный.

— Все как всегда, учусь, танцую, и снова учусь, танцую, — тихо рассмеялась.

— Меня больше интересует последнее.

— Я одна, и меня это устраивает.

— А Дима? После нашей встречи в ресторане, у меня сложилось стойкое впечатление, что вы встречаетесь, ну или как минимум идете к этому.

— С Димкой? — вот теперь Вера рассмеялась громко, просто залилась смехом, кажется, он был слегка истеричным, — нет, только не с Димкой. Он хороший парень, но всегда был и будет другом.

— Честно, я рада это слышать. Мне кажется, что тебе нужен кто-то более мужественный.

— Посмотрим. Ладно, мамуль, я уже к Альке приехала, завтра позвоню, или лучше приеду в больницу.

— Хорошо. Долго не сидите, — произнесла так мягко, как это только можно было сказать.

— Хорошо. Пока.

— Пока, зайчик.

* * *

Людмила стояла в холле у едва приоткрытого окна, в последние дни сильно не хватало свежего воздуха. Пила кофе. В последний месяц о чем только не передумала, чем только душевно не переболела. Сначала за дочь, и ее отношения, потом за мужа, и его травму. Мыслей хватало, да так, что, казалось, еще немного и голова пойдет кругом.

Очень боялась, что Дима не встанет, очень. И не потому, что придется за ним ухаживать, нет. Этого она уж точно не боялась, столько уже боли и тяжести пережила, нет, этого точно не боялась. Боялась, что он себе этого сам простить не сможет, не сможет его мужское самолюбие и самодостаточность перемолоть эту трагедию, именно поэтому и согласилась встретиться с Михаилом. Они не виделись уже лет десять, так, изредка говорили по телефону о Вере, последний год немного чаще, потому как дочь жила теперь у него.

Отчего-то слегка боялась этой встречи, была уверена, что он не изменился, а тот Миша, которого она помнила, ей не очень нравился.

— Здравствуй, — рука едва коснулась ее плеча, Люда вздрогнула и обернулась на голос, не ожидала, что он так быстро приедет. Они созвонились около часа назад, почти не говорили, он сразу предложил приехать, а не тратить время на телефонную болтовню. И это поразило, раньше он бы сослался на занятость, и приехал, дай Бог, на следующий день, а теперь вот оно как…

— Здравствуй, — кивнула, старясь выдавить из себя улыбку, — хорошо выглядишь, — пробежалась взглядом по высокой широкоплечей фигуре бывшего мужа. На глазах очки, на голове привычный светло русый ежик, почти не изменился, только морщин слегка прибавилось.

Михаил поправил галстук, такое вроде обычное движение, но Люда увидела в нем совершенно неприсущее Кораблеву волнение. Убрала руки в карманы белоснежного больничного халата, замирая на мужчине взглядом.

— Спасибо, ты тоже, — в глаза сразу бросилась ее хрупкая женственная фигура, если смотреть на нее со спины, то можно стопроцентно утвердить, что этой женщине нет и тридцать. Светлые волосы, аккуратно собранные в хвост, темные, зауженные джинсы, клетчатая рубашка, и такие большие, яркие серые глаза.

— Может, где-нибудь присядем? Не очень удобно разговаривать вот так, в коридоре.

— Да, конечно, тут недалеко есть неплохой ресторан…

— Миш, — улыбнулась, — давай просто пройдемся, такая погода сегодня ясная, а я, кажется, тысячу лет уже не дышала свежим воздухом.

Мужчина кивнул, и они медленно пошли к выходу.

На улице Людмила вздохнула по-другому, свободней что ли, это белые стены сковывали все ее существо. Так хотелось вдохнуть полной грудью, а не получалось.

— Я читал его историю болезни, — Михаил начал первым, — люди и не с такими травмами вставали, реабилитировались и продолжали жить, — я уже позвонил своему однокашнику, он в Москве в лечебно-реабилитационном центре после травм позвоночника работает, один из ведущих и лучших специалистов, в Германии даже преподает. Он быстро твоего Дмитрия на ноги поставит, — скупо улыбнулся, убирая руки в карманы джинсов.

— Сколько это будет стоить? — не подняла глаза, смотрела себе под ноги, и безумно боялась цифры, которую Миша может озвучить.

— Нисколько, мы с ним давно знакомы, и, скажем так, это будет его услуга мне; все, что вам нужно — это деньги на перелет и некоторую жизнь в Москве. Слава уже смотрел историю и сказал, что Дмитрию разрешены перелеты, так что в понедельник он ждет вас у себя к девяти. И, кстати, вот, — протянул ключи, — это от моей московской квартиры, снимать затратно, а она все равно там пустует.

Людмила затуманенным от выступающих слез взглядом уставилась на раскрытую ладонь, в которой лежала связка ключей. Обняла себя руками, вскидывая голову, не знала, чего она ждала от Миши, но точно не этого. Она помнила его другим, холодным, расчетливым…пустым? Откуда это тепло в глазах, забота в действиях? Стояла и не верила, что перед ней тот самый человек, который бросил ее с ребенком на перепутье судьбы…куда он делся, тот мужчина?!

— Спасибо, — сдерживая слезы и дрожь в голосе, — спасибо, — сглотнула, а Михаил без колебаний прижал ее к своей груди, гладил по голове. А у самого щемило сердце. В глазах мелькала вся жизнь, их молодость, его упорство, эгоизм и ее любовь, вот такая обычная, женская, почти неземная.