Бадри придирчиво осмотрел их из-под насупленных бровей. Да,здесь собраны самые мудрые. Из окрестных племен и окрестных земель. Но мудростьредко идет в ногу с решимостью. Эти будут решать да прикидывать до скончаниявека, и всякий раз находить решения все лучше и лучше.

— Цивилизация в опасности, — сказал он снажимом. — А вы спорите, сколько ангелов уместится на острие иглы? Был липуп у Адама?.. Подготовьте людей. Их можно захватить сонными. Ночуют ведь подоткрытым небом! Помните, промедление с легким делом превращает его в трудное, апромедление с трудным превращает в невозможное!

Он сам почувствовал, что сказал хорошо, но по вытянувшимсялицам увидел, что вызвал у них и растерянность.

— Я пошлю людей, — вызвался Мит.

— У тебя большой отряд?

— Нет, но отъявленные головорезы. Мне самому досаждают.Если даже перебьют малость, такое кровопускание только на пользу.

— Хорошо, — одобрил Бадри. — Их надо былоуничтожить еще в Иерусалиме, теперь они обрели кое-какой опыт. Но сейчас делопока что... нет, не пугайтесь! Еще не трудное. Разве что для тех, кто любоедело умеет превращать в невыполнимое. А вообще-то дело или занятие, несодержащее трудностей, не требующее полного напряжения ума и воли, недостойночленов нашего братства!

Он обвел их пристальным взглядом. Все смотрели в ответчестно и преданно. Бадри поднимается на ступеньку, это ясно. Помогли эти двое:рыцарь и калика, устроив вакансии. А Бадри кого-то потянет с собой наверх, емунужны надежные люди.

Тем более что вакансии, об этом говорил их опыт и мудрость,будут еще!

Дважды трое путешественников встречали по дороге через лесширокие места, покрытые серым пеплом. Огонь бушевал такой мощи, что неоставалось даже углей. Сама земля была под серой ноздреватой корой, словнопрятала медленно заживающую рану. Такие наросты Олег встречал только на склонахвулканов, где из жерла выливалась красная и жидкая, как масло, земля. Остывая,она превращалась в такую мертвую пористую губку.

— Дракон дохнул, — объяснил Томас женщине. Онаследовала за ним неотвязно, хотя вид у нее был самый независимый. — Явидел одного в ночи... Здоровенный гад! Как сарай у бабки.

— Какой бабки? — не поняла Яра.

— Наверное, Олега. Он так всегда говорит.

Олег хмурился, когда под ногами хрустела сожженная земля,помалкивал. Потом встретили выжженное место, где могучие дубы обступаливыжженную поляну. Ветви, обращенные к поляне, как срезало ножом, торчалиобугленные культяшки. Даже на той стороне листья пожухли и свернулись отстрашного жара. Олег потрогал носком сапога оплавленные камни, задумался, носмолчал.

Когда в четвертый раз встретили такое же выгоревшее место,даже Томас удивился:

— Что это? Или дракон летит впереди нас... или кто-топытается сжечь лес!

— А ты думаешь, что вернее?

Томас озадаченно попытался почесать затылок, железнаяперчатка скользнула по железному шлему.

— Вот если бы пытался сжечь нас, то все понятно.Сколько раз нас жгли, сдирали кожу, сажали на колья, просто убивали? А это жгутне нас, а зачем-то лес...

— Это как раз понятнее.

Они миновали лощину, когда снова ощутили запах гари. На этотраз к нему примешивался сладковато-горький аромат чего-то тревожно-знакомого.

Пятно пожара было намного меньше. Деревья сгорели не дотла,стояли почерневшие, с обугленными ветвями. В середке было уже привычное черноепятно, но на этот раз было и нечто новое. По краям поляны среди обгорелыхветвей лежали ржавые полоски железа — изогнутые, скрученные страшным жаром, носовсем недавно они были оружием.

Томас разгреб сапогом, подняв тучу пыли, еще теплые угли.Звякнула почерневшая от жара широкая пластинка, а затем он выругался иотпрянул. Среди пепла лежала обугленная кисть руки!

— Здорово упились, — сказал он сотвращением. — Слава Господу, христианам не велено упиваться, как гнуснымязычникам!

Олег поднял с земли и молча протянул рыцарю оплавленныйкомок желтого металла. Томас отшатнулся. На ладони сэра калики лежал медныйкрест!

— Гнусные язычники сожгли правоверногохристианина, — заявил он с жаром, — Принесли в жертву своим гнуснымбогам...

Яра посмотрела на волхва с осуждением. Олег кивнул:

— И не одного. Вот за этой валежиной их пряталосьчетверо.

— От язычников?

— Разве что от одного. А еще от меднолобого с медной жечашей.

Томас еще не понял, спросил растерянно:

— Зачем?

— Ну выскочили бы внезапно, чтобы ты обрадовался. Давноне дрался, поди?

Томас сказал очень медленно:

— Ты хочешь сказать... что на нас сделали засаду?.. Акто-то могущественный... убил их и сжег?

— Да просто сжег, — сказал Олегхладнокровно, — живьем. В четвертый раз подряд. Благочестивых христиан!

Томас вломился в заросли, там долго хрустел, стонал,ругался. Олег кивнул Яре, вместе вышли на соседнюю поляну, где не так пахло,разложили вещи на отдых. Томас вернулся бледный, с осунувшимся лицом. Сказалобвиняюще:

— Ты ж знал!

— А что, ты бы стал спасать их?

Томас покосился на Яру. Женщина смотрела сожалеюще, точнотак смотрела бы на юродивого.

— Нет, — сказал Томас в замешательстве. — Ноне стоило тебе все брать на себя...

Теперь Яра смотрела во все глаза на волхва. Тот отмахнулся:

— Я и пальцем не шелохнул. Это все расстаралась Табити.

— Демон, — вскрикнул Томас в отвращении.

— Демонесса, — поправил Олег. — Какой тыгрубый, как медведь под дождем. Женщина ведь! Голая. Одинокая. Помогает тебе,бедная... Знала бы, кому помогает!

Томас молчал, дулся, как мышь на крупу. Как все просто вкрестовом походе! Здесь друзья, там враги. Вперед за истинную веру, бейязычников. А здесь свои христиане так часто устраивают засады, пытаются убить,а язычники... даже их нечестивые боги, которых вера Христова сразу зачислила вдемоны, помогают и спасают... Не придется ли расплачиваться за спасениебренного тела бессмертной душой?

Он похолодел от страшной мысли, с надеждой пощупал чашу.Сквозь грубую ткань мешка пальцы ощутили затейливый узор по ободку. Чаша былапрохладная на ощупь. Никакой яростной раскаленности, искр, угрожающего звона.

Будь что будет, подумал он решительно. У человека ничегонет, кроме души. Все остальное — тлен. Только о душе надо заботиться. Если онапотеряна, потеряно все...

Решительно, не давая себе передумать, сунул руку в мешок.Кончики пальцев коснулись прохладного металла. Он замер, ожидая страшногогрома, молнии и нечеловеческого гласа, обвиняющего его в смертных грехах.