Олег сказал невесело:

— Разуй глаза, Табити. Когда-то правила Великой Степью.Самые могучие народы, потрясавшие миры, поклонялись твоей мощи. Но пришел новыйбог... Ты помнишь того синеглазого с дудочкой? Никто его не принимал всерьез.Но он ссадил кочевников на землю, приучил пахать и сеять, а тебя заточил средиэтих болот... А ты все еще не веришь в новых богов?

Голос, полный гнева и ярости, упал до шепота:

— Разве время творения еще не ушло?

— Каждое время творит своих богов, — ответил Олегневесело. — Не все они удачны. Как и мы. Теперь богов творят сами люди. Алюди слеплены не только из ума и воли, как хотелось бы волхвам... Хватает глиныслабости, уныния, суеверий, дурости, лени, невежества, драчливости. Когда этадрянь в человеке берет верх, тогда на свет появляется такое... Разве Родсотворил Корса — бога обжорства и пьянства? Люди! Дали ему силу, целые племенапоклонялись... Их стерли в пыль те, кто создал себе богов потрезвее.

— Кто он, новый бог?

— Ты не поверишь. Бог рабов и для рабов. Но ему охотнокланяются и свободные племена, потому что в каждом человеке слишком много отраба. За свободу надо стоять, а когда кто-то приходит и очень сладко говорит,что рабом быть проще и спокойнее, что надо вручить свою судьбу другому —сильному, который все видит и все знает, который придет и все рассудит...Многие добровольно отдают свою свободу. Сладкая ложь проходит там, где непрошел меч.

— Неужто человек пал так низко?

Олег пожал плечами.

— Я видел сильного и мудрого богатыря Калидара, когда тотоброс грязью и спал вместе со свиньями... Но когда он выздоровел — я думаю, онхворал, хотя телом был крепок и силен все так же, — то снова совершалподвиги. Если у человека бывают болезни, то, наверное, бывают и у всегочеловеческого племени.

Снова прогремел яростный, но уже полный горя голос Табити:

— Иная болезнь убивает вовсе. Что делаешь среди больныхты, который не болен?

— Я прозевал начало этой болезни. Или слабости, называйкак хочешь. Когда началось, я искал Истину в темной пещере. Нас много было,ищущих... В пещерах, лесах, горах... Мы все приходили в мир, провозглашали своюПравду, иных делали верховными жрецами, иных забивали камнями, распинали,бросали в котлы с кипящим маслом... Я создавал правду для сильных и свободных,был опьянен прошлыми победами... Но другой, который искал Правду в пустыне,придумал утешение для слабых и нищих духом, для калек, уродов и рабов... Когдая вышел со своими идеями, оказалось, что я опоздал, страшно опоздал...

— Навеки?

— Шестьсот лет, Табити! Через каждые шестьсот лет в мирприходит пророк с новым учением и становится богом. Первый, Лосиха, пророкохоты, царевич из мелкого царства на юге, плотник из Назарета... Последним былпогонщик верблюдов на жарком востоке. У него учение молодое, сильное, злое, нои учение рабов присобачили короли Запада: объявили войну молодому богу. Такчто, не поверишь, но мы с этим молодым рыцарем возвращаемся с первых войн,когда дерутся не за земли, рабов или богатства, а схлестнулись сами боги!

После тяжелого молчания Табити снова подала голос. Теперь внем было непривычное для яростного огня страх и непонимание:

— Но ты... из Старых? Почему ты здесь?

— Болезнь не сломить, но надо помочь переболетьбыстрее. И не остаться роду людскому калекой. Тогда и вернем старые культы идревних богов. Потому нам нужно как можно быстрее дойти и донести. Ты всостоянии задержать их?

Голос Табити снова окреп, в нем слышался треск огня и грохотпадающих крыш горящих зданий.

— Тебе никто не помешает в моих владениях!

Томас одел перевязь через плечо, подхватил мешок. Яра взяламешок побольше, смотрела на Олега выжидательно. Тот поднял кулак в прощании:

— Слава тебе, бессмертная!

— Пусть путь твой будет среди огня.

Олег кивнул, благодарил, а Томас подумал растерянно: они обас ума сошли! Или думают, что он — саламандра?

К острову быстро плыли, рассекая воду, как утки, круглыеблестящие головы. Следом тащился плот из тонких, но сплетенных в несколькорядов прутьев. Томас и Яра молча ступили вслед за волхвом на плот. Тотколыхнулся, но множество лап с перепонками удержали.

Остров быстро оставался позади, а огненный столб слабелбыстрее, чем удалялся остров. Не потому ли, подумал Олег, что истощаютсяболотные газы. Причем на болоте чувствуется близость черной крови земли, чтогорит ярко и страшно. Так что Табити еще долго может жить на острове...

Плот несся так, что встречные растения срезало, как бритвой.Стебли и чашечки кувшинок часто падали на плот, Томас брезгливо спихивалногами. Головы иногда исчезали, их на ходу сменяли другие, Томас уважительноцокал языком. На ходу менять коней всегда трудно, а здесь все без толчков ипотери скорости!

Лес был древний и нехоженый. Людская слава населила егочудищами, что пожирают всех и вся, всяк обходил стороной, а тот, кто не всяк,въезжал в полной уверенности, что за ним не подсмотрят и тайного разговора неуслышат.

В лесной избушке, ветхой и малозаметной, на крохотномостровке среди тихого лесного озера шел неспешный разговор. Слова ронялисьмедленно, обдуманно, без гнева или радости, удивления или неожиданности. Всечетверо собравшихся были неуловимо похожи: манерой речи, движениями.

В каменном очаге догорали березовые поленья. Сухое тепловыдавливало озерную сырость, в проемах окон злобно звенели комары, но в комнатузалетать не решались.

— Я тоже не люблю срываться с места, — говорилБадри ровным сильным голосом, — но прибыл ведь? Да, пришла нужда вмешатьсянам. Семеро не простят, что мы пальцем не шевельнули.

— Какие Семеро? — спросил второй, его звалиМит. — Этот северный рыцарь уничтожил их почти всех... в том числе иСлымака.

— Семерых уничтожить невозможно, — ответил Бадритем же ровным голосом. — Как говорил тот древний разбойник Конан изКиммерии: казацкому роду нет переводу, так никогда не переведется братствоСемерых. Будет убит один, на его место встанет другой, но Семерым — жить!Потому что Семеро — это не люди, а Идея.

Бадри ощутил пристальные взгляды: похоже, долетели слухи,что его прочат в верховную Семерку. Но разве он не заслужил этого долгимупорным трудом на благо всего рода людского?

— Ладно, — сказал Мит, — мы должныдействовать, не дожидаясь, пока Семеро восстановятся... Этот рыцарь идет уже понашим землям. Чем он так важен?

— Разве Семеро не сказали?

— Тот убит, кому сказали.

— Не лучше ли выждать, — предложил Тивак. — Внаших делах поспешность вредна. Семерым виднее.