он ловил ее взгляды, они обменивались какими-то словами. Когда вернулись из последнего «похода», прихватив с собой двух выживших красноармейцев, она забеспокоилась, смотрела со страхом. В какое дерьмо его опять угораздило вляпаться?

Вернулись они грязные, закопченные, Романчук хромал, держался за отбитые ребра, в порезах и царапинах загустела кровь. Остальные были немногим лучше. Микаэла пыталась выяснить, что случилось. Контрразведчики молчали, как на допросе. Девушка привела врача, настаивала, что это хороший специалист, не запятнавший себя сотрудничеством с нацистами. В это верилось с трудом, но уже было без разницы. Специалист явился с двумя чемоданчиками, разложил лекарства. Это был благообразный старичок с роскошной седой шевелюрой. Он представился доктором Бельзеном, ловко врачевал порезы и синяки, скармливал таблетки от контузии и временной глухоты. Лекарства от головной боли разошлись на ура. «Доктор, вы далеко не уходите, – пошутил по окончании процедур Гордин. – Оборудуйте себе кабинет – здесь хватает пустых помещений. Боюсь, вашими услугами мы будем пользоваться часто».

Но какая-то работа городскими властями все-таки проводилась. Осветились центральные улицы – электрики отремонтировали трансформаторную станцию. С перебоями заработали водопровод и канализация. При магистрате создали что-то вроде совета по экстренным ситуациям. Людей беспокоил вопрос: действительны ли рейхсмарки? «Нет, недействительны, – сообщила комендатура, – но пока других денег нет, гражданам разрешается их использовать».

На работу вышли полицейские – те, что не чувствовали за собой смертных грехов. Им была нужна работа, чтобы кормить семьи. Комендатура запретила полиции носить оружие – за несоблюдение грозила кара. Именно эти люди отвезли в морг тела Арнольда Эггера и Лауры Штейнер, провели формальное дознание.

Плакали люди в коридоре магистрата – родственники расстрелянных в подвале сотрудников типографии. За действиями полиции следили Себастьян Курц и его помощники – тоже без оружия, но уже принятые новой властью. Претензий к помощникам не было – они действительно хотели помочь.

Поздним вечером в город на трех грузовиках и двух «эмках» вступило подразделение НКВД, и Абервельд застыл в тревожном ожидании. Возможно, кто-то уже знал, чем служащие наркомата внутренних дел отличались от обычных армейских частей…

Наутро в комендатуру пришла новость: на центральном направлении армия генерала Чуйкова начинает штурм Зееловских высот! Несколько дней – и войска 1-го Белорусского фронта подойдут с востока к Берлину; а с юга его подопрут танковые колонны маршала Конева – командующего 1-м Украинским фронтом!

Никто не сомневался, что гитлеровский режим падет через две, максимум через три недели. Солдаты роптали, никто не отказался бы повоевать в штурмовых колоннах. Почему они должны прозябать в какой-то австрийской провинции?

В одиннадцать утра аукнулись вчерашние размышления. На разбитом трофейном «Фольксвагене» прибыл посыльный от лейтенанта Гусева с ошеломительной новостью: в окрестностях деревни Тильгау зафиксирована работа радиопередатчика! В эфир были посланы несколько одинаковых закодированных фраз, после чего передача прекратилась. Силами бойцов лейтенанта Маркуши оба выезда из деревни были перекрыты, но там всего лишь шесть человек! Пришлось привлекать в оцепление радистов.

Азарт охватил смершевцев. Все по коням! Опергруппа выдвинулась в полном составе, на двух «газиках». За ними пылила полуторка, набитая красноармейцами. Отрывисто гавкал Амур – поисковая восточно-европейская овчарка. Дорога была не дальняя: восточная окраина городка, затем обогнуть пологий холм с зеленеющей рощей – и вся деревня на виду в низине. Вокруг Тильгау горы и холмы, местность красивая, на юге голубело озеро. Но природа сегодня не завораживала, главное – замкнуть кольцо, а потом уж можно и любоваться.

Грузовая машина высадила десять солдат, подалась дальше, в объезд деревни. Кольцо замкнули через десять минут. Андрей в бинокль разглядывал симпатичные домики.

– Точно была передача в эфир, товарищ майор, – взволнованно докладывал Гусев. – Радиограмма зашифрованная, непонятно, о чем. Вчера мы патрулировали эту местность, все было тихо. А сегодня – вот вам, сюрприз.

– Радист наверняка засек вашу будку, – предположил Андрей, – ее же с любой точки видно. И все равно осмелился отстучать радиограмму?

– Уверен, он нас не видел, товарищ майор, – возразил лейтенант. – Мы находились за холмом, работали перекрестно. Мы даже не догадывались ни о чем, просто сканировали местность. Сегодня – здесь, завтра – еще где-то. Едва засекли сигнал, сразу оповестили бойцов – с нами шестеро было. Отправили гонца в город. Имеющимися силами перекрыли дороги. Радист мог вырваться полем, в любом направлении, но таких попыток не отмечено. Мы растянулись: здесь открытая местность, низина – все видно…

– Ну что ж, возможно, ты и прав, лейтенант, все сделал верно, спасибо за службу… Что за деревня такая? – Гордин продолжал разглядывать в бинокль населенный пункт. – Ни коров, ни свиней, ни грязи по колено…

– …гармошка не играет, – поддакнул лейтенант. – Это они так называют: деревня… Странные люди эти австрияки и живут не как все… На всю деревню шесть жилых домов – смотрите, какие симпатичные. Заборчики, дорожки, крыши из черепицы. А еще там мелкий заводик раньше был, масло с молоком производили. Крохотное предприятие – три цеха. Но местные говорили, что он уже лет двадцать закрыт, истощились для коров здешние луга, и от цехов одни стены остались… Вот поверьте моему слову, товарищ майор, с этого заводика радист и стучал. А уж как он туда проник, сами разбирайтесь. А мы больше по лямбдам, да триангуляциям…

В деревне не было ни живности, ни собак. Автотранспорт тоже отсутствовал. Два десятка красноармейцев за считаные минуты замкнули кольцо. Автоматчики шли по полю, сужая круг. Просочиться между ними было невозможно – трава еще не поднялась, рельеф был несложный. По мере приближения к деревне интервалы сокращались.

Группа офицеров на двух машинах въехала в Тильгау. Автоматы держали наготове, покинув автотранспорт, быстро рассредоточились. Жилые строения тоскливо помалкивали. Их было мало – хутор, а не деревня. Домики с черепичными крышами растянулись вдоль проезжей части, их окружали низкорослые заборы, которые при желании можно было просто перешагнуть.

В домах жили люди, хотя, возможно, и не в каждом. Оцепление сжало клочок местности, солдаты вошли в деревню. Большеухий красавец Амур палевого окраса рвался с поводка, молотил по воздуху упругим хвостом.

Восемь бойцов окружили жилой сектор, залегли. Остальные прочесали заводик. Предприятие находилось в восточной части деревни, обветшалые строения стыдливо прикрывались кустами.

На заводе не было ни одной живой души. Помещения осмотрели, бегал Амур, что-то вынюхивал, потом сорвался с радостным лаем, погнался за ободранной крысой, жалобно выл, прищемив нос в узкой щели.

– Работничек, мать его, – удрученно покачивал головой капитан Зинченко. – На меня поводок надень – и то полезнее буду.

– Так это же немецкая овчарка, – посмеивались красноармейцы, – она своих не сдает.

Жилые строения проверяли скрупулезно: осматривали подвалы, чердаки, отдельно стоящие постройки.